Генрих Ланда - Сборник

– Что это вы читаете, Марло? – продолжал я с оттенком восхищения, оправдывая нелепость вопроса, – нравится?

– Шурочка неопределённо кивнула

– Да, ведь чтоб читать, времени почти нет, – сказала она, больше придавая значение факту незаконного чтения художественной литературы в рабочее время.

– А чем же вы заняты после работы? – вырулил я на надёжную тему.

– Институт, приходится заниматься, и ездить далеко.

– А живёте вы в городе или здесь, на окраине?

– Здесь, в общежитии.

– Так вы не местная! Откуда же вы приехали?

– Я в Орше техникум кончила.

– И сюда приехали по назначению?

– Да.

– И родные ваши в Орше живут?

– У меня нет родных.

– Как, совсем нет?

– Нигде. Я в детдоме выросла. Я туда во время войны попала, мне и года не было.

– Так откуда же известны ваше имя, фамилия? – я кивнул на раскрытый пропуск.

– А они не мои. Это когда думали, что меня нашли родители, но потом оказалось, что вышла ошибка.

Шура теперь стояла, заложив руки за спину и прислонившись к подоконнику в своей, как я успел заметить, излюбленной позе. Она серьёзно смотрела на меня, не возражая, очевидно, против того, чтобы продолжать, так же немногословно, этот разговор, который совершенно неожиданно для меня завернул в такую глубину и вызвал столько странных чувств, что я не знал, как мне быть. Но тут комната наполнилась людьми, и всё как-то замялось.

Однако, ощущая связавшую её со мной нить откровенности, я на следующий день, найдя подходящий момент, рискнул пригласить её в кино. Шурочка просто и серьёзно приняла приглашение. Договорились встретиться возле гастронома – одного из немногих надёжно известных мне здесь ориентиров. Свидание, конечно, произошло под дождём. В кино Шурочка так же спокойно и серьёзно смотрела на экран, а я по своей инициативе изредка кое-что пояснял ей, так как не сомневался, что, несмотря на Кристофера Марло, ей не всё будет понятно в перипетиях с фальшивыми жетонами казино и валютных комбинациях из заграничного детектива.

А когда мы вышли из кино, мы увидели, что свершилось чудо: дождь прошёл, сырой воздух был прозрачным и тёплым. Я взял Шурочку под руку, она, спрятав руки в карманы пальто, медленно пошла по уже пустынной, слабо освещённой цепочкой фонарей улице в сторону, противоположную той, откуда мы пришли.

После некоторого молчания, не тяготившего, очевидно, нас обоих, я решился заговорить о том, что в мыслях моих не оставляло меня всё время:

– Шура, как же это получилось, что вас нашли и ошиблись?

– Да так, очень просто. Мне тогда уже четырнадцать лет было, а у них тоже девочка была такого же возраста.

– Так что, они её разыскивали?

– Да.

– Почему же они решили, что это вы?

– Всё совпадало и была похожа.

– И они вас забрали?

– Да.

– А где они жили?

– В Москве.

– Ну, а как же потом обнаружилось, что это не вы?

– А их дочь нашлась…

И дальше из скупых спокойных ответов стала вырисовываться удивительная история, возможная только в реальной жизни, которую не подделает никакая выдумка.

…Подобранная в трагическом хаосе войны девочка, лишенная родных, подлинного имени, отчества и фамилии, живёт в оршанском детдоме, полностью сросшись со своей судьбой. И вот неожиданно, через десять лет после окончания войны, ей сообщают, что её нашли родители. Её отец – дипломатический работник, занимавший должности посла СССР в различных европейских странах. Происходит встреча с родителями, её забирают в Москву. У неё настоящее, новое для неё имя, настояшая семья, квартира, она учится в московской школе, начинает заниматься спортивной гимнастикой. После потрясающей перемены жизнь входит в колею и продолжается так более года, – и тут приходит официальное известие, что дочь М.П.Козырева найдена в ташкентском детдоме.

И здесь дипломатический работник совершает ошибку, что может быть простительным только ввиду действительно чрезвычайных обстоятельств. Вместе с женой он улетает в Ташкент. И вернувшись с подлинной Шурой Козыревой, они обнаруживают, что жертва печального недоразумения немедленно после их отъезда сложила свой скудный личный багаж и вернулась в Оршу.

Нужно ли говорить о том, что следом за Шурой примчались в Оршу и Козыревы, и достаточно посмотреть на Шурочкины суровые брови, чтобы догадаться о тщетности всех их уговоров. Шура осталась в детдоме. Имя, отчество и фамилию она оставила новые, и таким образом сейчас существуют две Александры Михайловны Козыревы, ровесницы, внешне похожие одна на другую. Бывая в Москве проездом или на гимнастических соревнованиях, Шура приходит к ним, она дружит со своей сводной сестрой – так, что ли, можно её назвать…