Генрих Ланда - Сборник

Заговорить со мною, почему бы тебе не заговорить со мною? Почему бы и мне не начать разговора с тобой?.."

И потом мне всё время было приятно смотреть на неё, а когда на очередной станции освободилось место через столик от неё, я пересел туда, и она это приняла как естественное, и мы сразу завели разговор, и она рассказала, что тоже не смогла достать лучшего билета, а тут появилась возможность ненадолго съездить к родителям. И оказалось, что едет она в ту же сторону, что и я, и тоже будет делать пересадку в Разувайской, но ей выходить ближе, на станции с забавным названием Серёжа, это означает не имя, а там протекает речка под таким названием, она вьётся кольцами среди лугов, и это похоже на серёжки. А работает она в геолого-разведочном тресте, и часто бывает в командировках; они ищут воду, это очень важно, особенно в засушливых местностях, степях и пустынях. В прошлом году они долго были в Монголии, там очень красиво, места необычные и резко континентальный климат. Однажды она испугалась, когда у неё на коже появились коричневые пятна, решила, что это какая-то местная болезнь, а это, оказалось, у неё платок шерстяной от ветра был узорной вязки, и через отверстия обгорела кожа…

Она рассказывала, а я слушал и смотрел на неё, и на душе становилось легче, а в вагоне уже зажёгся свет, потом его притушили и наступила дорожная ночь, с покачиванием вагона и гулом колёс, с могильной тишиной остановок на богом забытых полустанках, с протяжным скрипом трогающегося состава и внезапным грохотом дверей, пропускающих редких ночных пассажиров.

Станция Разувайская. Мы выходим в свежий ночной воздух с редкими снежинками, поезд уходит дальше, и мы остаёмся одни на просторной платформе. Вдали крошечный вокзал, затерянный среди моря путей по обе его стороны, кругом ночное безлюдье.

У кассы никого, мы берём билеты в купейный вагон. С удивлением обнаруживаем работающий буфет, фруктовую воду и не очень чёрствые булочки, садимся с этой скромной едой на отполированные временем деревянные сиденья в пустом и холодном зале ожидания. Ждать надо немногим больше часа, но это трудно, сказываются усталость и нервное напряжение прошедшего дня, начинает болеть голова. Мы сидим рядом и тихо переговариваемся, и мне кажется, что мы знаем друг друга давно-давно, я её встречал раньше, в ясные светлые времена, когда мы играли в зарослях кустарника, называемых таинственным киплинговским словом "brushwood"…

И я рассказал ей о том парне возле универмага. Она отнеслась к этому спокойно, сказала, что в городе встречаются люди, вышедшие из заключения, а среди них бывают всякие, да и не только они оказываются в тяжёлом положении, что поделаешь…

Потом мы взяли свои вещи и вышли из вокзального здания. За дверью нас встретила пелена медленного мелкого снега. Прокладывая одинокую цепочку следов, мы идём на платформу и начинаем ждать снова. Когда мокрый снег слепит глаза, когда трясёт озноб и раскалывается голова – нужно думать о том, что где-то в темноте, уже недалеко, к тебе идёт могучая помощь, стоит только набраться терпения, а она абсолютно точно прийдёт в предопределённый час, и спасёт тебя, и обернёт теплом и покоем…

Сперва в той стороне заблестели отражёнными бликами мачты электрической подвески, затем издалека и как-то сбоку выплыл сноп света, начал приближаться и увеличиваться, окружённый ореолом искрящейся снежно-водяной мороси. И уже задрожал перон, и мимо поплыли тяжкие колёса и бесконечно длинные металлические бока вагонов с ледяными подтёками и гроздьями. И вот уже ступени, тамбур и благословенное тепло коридора. Вагон спит, в нашем купе мы одни. Поезд пока не тронулся, проводница не пришла за билетами и еще нельзя взять постели, мы сидим у окна и смотрим на уже отстранённую от нас двойным оконным стеклом метель, на эту чужую случайную станцию, которая для меня сейчас исчезнет навсегда.

Потом мы неспеша устраиваемся на остаток ночи. Когда я возвращаюсь после умывания, постелены уже обе постели, что меня даже смутило бы, если б не было это сделано с такой естественной непринуждённостью. И, наконец, я опускаю голову на подушку, и перед глазами тёмный потолок, перерезаемый редкими бликами пробегающих отсветов, и от сознания, что она притихла здесь совсем рядом, поднимается в душе покой, разрастается, охватывает и убаюкивает, отгоняя всё тяжелое и мрачное…

Меня будит негромкий стук открывающейся двери. Она, уже одетая, стоит в проходе.