Антоний Оссендовский - Ленин

Он выпрямился, но не спускал взгляда с глаз Ленина.

Тяжело дышал и сжимал рукой дрожащее лицо. Иногда дергалось оно так, что обнажало ему зубы и десны, как если бы кричал он пронзительно, то снова раздвигало ему губы и суживало глаза в ужасную маску смеха. Ленин смотрел на него. Обломки, лоскутки ненужных мыслей, вырывающихся отовсюду, вращались в голове: «Расстрелял Елену… убил Дору… Ах, Апанасевич?!».

Молчание продолжалось долго.

Дзержинский ударил ладонью по столу и шепнул:

– Требую! Слышишь, ты, заквасчик капусты, захватчик татарский! Выйду я отсюда или с документом, подписанным тобой, или для того, чтобы объявить, что ты умер. Знай, что мои люди здесь всюду. Если захочу, прикажу убить всех в Кремле… Требую!

Еще раз ударил кулаком по столу и умолк.

Ленин протянул руку к электрическому звонку.

– Не трудись… звонок не действует, – прошипел Дзержинский, дерзко глядя на диктатора. – Впрочем, сегодня на посту стоят мои люди.

Ленин внезапно рассмеялся. Желтое лицо стало приятным и веселым.

– Хотел бы попросить бумагу! – воскликнул он. – Только бумагу, ха, ха!

– У меня при себе декрет, – парировал Дзержинский. – Подпишите его, товарищ…

Положил перед ним отпечатанный на машинке лист.

Ленин пробежал его взглядом и подписал.

– Хорошо это все обдумайте, Феликс Эдмундович, – шепнул он – Хороший из вас игрок!

– В Москве кроме вас есть другие, которые думают о том, о сем, – ответил он, пряча документ.

Заглянул глубоко в прищуренные глаза Ленина и произнес отчетливо:

– И запомните, что даже если бы вы аннулировали декрет или угрожали моей жизни, пропадете, Владимир Ильич!

Ленин ничего не ответил. Он погрузился с головой в кресло и спокойно глядел на дергающееся лицо Дзержинского, на его опухшие веки и безумные глаза. Снова усмехнулся доброжелательно и спросил:

– Может, выпьете чаю, Феликс Эдмундович? Сейчас придет Горький, будет объяснять, почему наш крестьянин имеет в себе столько жестокости! Ха, ха!

Дзержинский небрежно махнул рукой.

– Благодарю! – буркнул он. – Не очень верю в разум этого вашего гения. Говорит, что крестьянин жестокий, потому что пьет водку и читает Жития Святых! Это хорошо для детей. Если бы водка и Жития Святых так делали, то все бы человечество стало шайкой бандитов. В это время, происходит это только в России.

– Но, все же, что касается жестокости, то вы, хотя и не россиянин, всех, пожалуй, перегоните, – тихо смеясь и подмигивая ему, шепнул Ленин.

Дзержинский понял издевку. Судорога промелькнула у него по лицу, сжимая виски. Ответил:

– Я с вами не тягаюсь. Не смог бы убить человека на улице. Должен иметь для этого подвал и подворье ЧК, так как в нем живет идея… страхом принудить людей к наивысшей смелости.

– Гм… – буркнул с издевкой Ленин.

– Смелось эта состоит в забытье о себе во имя жертвы для других… – подитожил Дзержинский.

Ленин ничего не ответил. Подумал только: «Предатель, как Конрад Валленрод, или обычный вариант садиста?».

Дзержинский вышел тихо, без шороха.

Ленин был зол и бурчал себе с бешенством:

– Покушение, первое покушение на мою свободу! Другие бы не отважились на это никогда, а этот бешеный… Как поступить?

Он не видел выхода из неожиданной ситуации. Не сомневался, что Дзержинский был способен выполнить свои угрозы.

«Не имею права рисковать своей жизнью и жизнью товарищей. Предоставим этот больной вопрос времени. Когда Дзержинский будет в Польше, что-то по нему обдумаю. В любом случае, в ЧК, это государство в государстве, он уже не вернется!».

Пришли тяжелые времена. Год борьбы громадной России с маленькой, истощенной и опустошенной Мировой войной Польшей.

Первые успехи одурманили Красную Армию. Каменев, Ворошилов и Тухачевский уже точно назначили день входа в Варшаву и уведомили об этом Москву. Двигались они просто прямо, пьяные от победы, пролитой крови, смертных приговоров, издевательств над офицерами и интеллигентными солдатами «шляхетской» Польши.

Польские генералы: Пилсудский, Галлер, Желиговский, Шептыцкий, Соснковский и Сикорский – умели подбирать людей. Появлялись молодые офицеры – смелые, способные, несгибаемые. Легионы, борющиеся недавно с армией царя, бились с таким же самым воодушевлением с красными войсками, создавалась добровольная армия и быстро шла в бой; образовывались партизанские отряды, командуемые людьми великой отваги. Обращения Пилсудского и Галлера разожгли сердца польской молодежи и женщин. В рядах обороняющихся боролись тысячи студентов, учащихся гимназий, почти детей, девушек и молодых женщин. Аристократ рядом с крестьянином, священник рядом с рабочим-социалистом. Одиннадцатилетний мальчик рядом с повстанцем с 1863 года. Пламенем вспыхивала любовь к родине. Была она как буря, которой ничто не могло оказать сопротивление.