Осип Мандельштам - Сохрани мою речь навсегда… Стихотворения. Проза (сборник)

Одиннадцать своих статей Мандельштам отобрал и переработал для книги «О поэзии» 1928 г. По большей части он снимал в них приметы отжившей злободневности – замечания об отдельных поэтах, черты борьбы между акмеизмом и символизмом.

Первые, несохранившиеся эссе ОМ относились еще к 1908 г. – о Верлене, Роденбахе, Сологубе. В печати он выступил в 1913 г., когда оформился акмеизм как литературное течение. Программной была статья Утро акмеизма(весна 1913), но она опоздала к подборке манифестов (Н. Гумилева и С. Городецкого) в «Аполлоне», 1913, № 1, и была напечатана только в 1919 г., когда устарела для самого автора. Статья была ответом одновременно на символистскую программу В. Иванова «Мысли о символизме» и на футуристический манифест А. Крученых «Декларация слова как такового». ОМ исходил из простого чувства удивления, знакомого каждому поэту: «вот – не было стихотворения, а вот – оно появилось». Это и означало сообщничество сущих в заговоре против пустоты и небытия (образцом которого он достаточно произвольно называл Средневековье). Подвижные оковы бытия – цитата из Городецкого. Для символистов стихотворение было лишь средством пробудить в душе читателя открывшийся поэту образ миров иных; для футуристов стихотворение было средством потрясти читателя набором звуков, смысл которых был безразличен и только мешал; для ОМ стихотворение – не средство, а цель, самостоятельная художественная постройка, в которой одинаково важен и звук и смысл слов. Слово-камень не предмет для умиления, а материал для построения: этим акмеизм противопоставляет себя чувствам Вл. Соловьева и Тютчева (пересказывается его стихотворение «Problème»). Называя любовь к организму (природа) и организации (культура), ОМ на этом этапе явно отдает предпочтение второму.

Статья О собеседникепродолжает эту тему утверждения создаваемого бытия: поэт должен удивиться собственным словам, а для этого ему нужен единомыслящий, но незнакомый «провиденциальный» читатель. Если читатель близок и знаком, то его реакция предсказуема и неинтересна (примеры из Пушкина и Некрасова), если читателя нет совсем, то нет и реакции (пример из Бальмонта, цитируется его популярное стихотворение из цикла «Очертания снов», 1902); идеал – Друг мой тайный, друг мой дольный из стихотворения Ф. Сологуба, 1898 (характерная обмолвка: у Сологуба сказано «Друг мой тихий…»). Вся статья представляет собой развертывание процитированного в ней стихотворения Баратынского.

Материал, из которого строится стихотворение, безразличен, лишь бы оно было крепко сделано: любая бытовая мелочь может выдержать напор столетий, если ее вырвать из почвы времени, не повредив ее корней (статья Франсуа Виллон). Более того, поэт, как и стихотворение, сам ценен прежде всего неприкрашенным фактом своего существования и не обязан быть нравственно совершенен, а обязан лишь сохранять ту динамику, диалектику, которой держится всякий организм и всякая организация. Таков был и Виллон (Вийон), чью романтизированную биографию пересказывает ОМ и которого открыто уподобляет Вердену, а скрыто – самому себе: диалектическая мысль, что лирический поэт способен к бесчисленным расщеплениям во имя внутреннего диалога, поясняет многое в поздних «двойчатках» ОМ, где один и тот же зачин порой приводит к противоположным концовкам. «Я хорошо знаю, что я не сын ангела…» – цитата из «Большого завещания» Виллона, 38. Антиподом Виллона названа куртуазная поэзия ( «Роман о Розе» XIII в., А. Шартье, XV в.), антиподом Вердена – Метерлинк, автор сб. «Serres chaudes» («Теплицы», ср. «Дано мне тело…»), антиподом поэзии ОМ подразумевается символизм. Н. Гумилев в программной статье «Наследие символизма и акмеизм» («Аполлон», 1913, № 1) объявлял образцами акмеистов в мировой литературе Рабле, Шекспира, Готье и Виллона; публикация статьи ОМ (в «Аполлоне», 1913, № 4) сопровождалась отрывками из стихов Виллона в переводе Гумилева.

Самодостаточность писателя как личности означает его внутреннюю свободу, а высшее проявление свободы – это добровольное принятие ограничений. Таков герой статьи Чаадаев(1794–1856; интерес ОМ к нему – под влиянием книги о нем М. О. Гершензона, 1908, и издания его сочинений под ред. М. О. Гершензона, 1913–1914). Он из аморфного мира России пришел в Рим, средоточие Запада, где всё – необходимость, и добровольно вернулся в Россию создателем ее синтетической народности, не имеющей ничего общего с хаотическим массовым национализмом; это сделало его образцом для редких достойных потомков. Теперь, когда сам Запад застыл в архитектурных формах, урок Чаадаева становится важен и для Европы. Цитаты «О чем же мы станем беседовать?..» – из письма к Пушкину 18 сентября 1831, «Но папа! папа!» – из письма к А. И. Тургеневу 20 апреля 1833; жалкий человек!.. – из «Валерика» Лермонтова, Против неба, на земле… – из «Конька-горбунка» Ершова.