Орхан Памук - Дом тишины

Потом я увидел, что, несмотря на такие мучения, мне удалось проехать всего чуть-чуть. У меня закружилась голова, я побежал вдоль дороги. Дождь усилился. Я пошел через черешневые сады, чтобы срезать путь, зашел очень далеко, но по такой грязи и в кромешной тьме бежать больше не смог. Вскоре я запыхался, согнулся в три погибели от боли в селезенке и пояснице, ноги у меня были в грязи, но, услышав приближавшийся заливистый и злой собачий лай, я вернулся. Сел в машину, чтобы не промокнуть еще сильнее, лег головой на руль: я тебя люблю.

Вскоре я увидел, как с холма, разговаривая между собой, спускаются трое, и радостно выпрыгнул из машины, чтобы попросить о помощи. Но когда темные силуэты приблизились, я со страхом узнал их: в руках здоровяка была банка с краской, второй был усатым, третий в пиджаке.

– Что ты делаешь здесь глухой ночью? – спросил усатый.

– У меня сломалась машина. Не поможете подтолкнуть?

– Мы что, по-твоему, лошади-тяжеловозы или прислуга твоего отца? Кати ее сам вниз с холма.

– Минутку-минутку! – сказал тот, что в пиджаке. – Я вас только что узнал, сударь! Помните, сегодня утром вы нас чуть было не раздавили!

– Как это? Ах, да! Так это были вы? Извините, братцы!

Тот, что в пиджаке, изобразил писклявым женским голосом, не похожим на мой:

– Извини, сладкий мой, я вроде бы тебя утром чуть не раздавила! – И спросил: – А если бы раздавил – тогда бы что?

– Пошли, ребята, намокнете, – сказал усатый.

– Я остаюсь здесь, с этим, – сказал парень в пиджаке. Он сел в мою машину. – Ребята, вы тоже садитесь.

Здоровяк, державший банку с краской, и усатый, недолго поколебавшись, сели на заднее сиденье машины. А я сел за руль, рядом с парнем в пиджаке. Дождь снаружи пошел сильнее.

– Мы не беспокоим тебя, сладкий, правда? – спросил в пиджаке.

В ответ я улыбнулся.

– Молодец! Нравится он мне, понимает шутки, хороший парень! Как тебя зовут?

Я сказал.

– Очень приятно, Метин-бей. Я – Сердар, это – Мустафа, а этого придурка мы зовем Шакал. Но по-настоящему его зовут Хасан.

– Тебе что, опять устроить? – спросил Хасан.

– Да ладно тебе! – сказал Сердар. – Что – нам теперь не знакомиться? Не правда ли, Метин-бей?

Он протянул мне руку. Я протянул свою, и тогда он схватил ее и сжал изо всех сил. Мне тоже пришлось пожать ему руку, хотя у меня из глаз уже чуть слезы не лились. Тогда он отпустил меня.

– Молодец! Ты, оказывается, сильный, но не сильнее меня!

– Где ты учишься? – спросил Мустафа.

– В американском лицее!

– А, в лицее для богатеньких? – спросил Сердар. – А наш Шакал как раз втрескался в одну такую.

– Не начинай опять! – сказал Хасан.

– Ну-ка, постой! Может, он тебе какой-нибудь способ подскажет. Он ведь из них! Разве не так? Чего смеешься?

– Ничего! – ответил я.

– Я знаю, чего ты смеешься! – сказал Сердар. – Ты смеешься над этим бедолагой, потому что он влюбился в богатую девчонку. Разве не так, ты! Отвечай!

– Ты тоже смеялся! – ответил я.

– Ну да, я смеюсь! – закричал на меня Сердар. – Я – его друг, я не считаю его ниже себя, а ты считаешь. Влюбился – и что тут такого? Ты что, придурок, никогда не влюблялся?

Он ругался и разозлился еще сильнее, потому что я молчал. От злости он начал перерывать все в машине, открыл бардачок и стал с хохотом читать вслух страховые полисы, как будто там было что-то смешное, и, узнав, что машина не моя, а брата, засмеялся надо мной, а потом внезапно спросил:

– Что вы делаете в этих машинах со своими девчонками-богатейками по ночам?

Я промолчал. Лишь грязно ухмыльнулся, как последний мерзавец.

– Ах вы, бесстыжие! Хорошо же вы себя ведете! Вчера ночью с тобой тоже была твоя подружка?

– Нет, – ответил я, волнуясь, – не подружка.

– Не ври, – сказал Сердар.

Я задумался и ответил:

– Это была моя старшая сестра. У нас Бабушка заболела, мы ездили за лекарством.

– Почему не купили в аптеке внизу, перед пляжем?

– Там было закрыто.

– Врешь! Там каждую ночь открыто! А может, ты знаешь, что тамошний аптекарь – коммунист?

– Не знаю.

– А что ты еще знаешь и умеешь, кроме как гулять с богатыми девчонками?

– Знаешь, кто мы такие? – спросил Мустафа.

– Знаю, – сказал я. – Националисты.

– Молодец! – сказал Мустафа. – И знаешь, о чем мы заботимся?

– О борьбе за нацию и прочем!

– Что значит «прочее», ты?!

– Наверное, он не турок! – сказал Сердар.

– Отвечай, ты – турок, родители твои – турки?

– Турок!

– А это что такое? – Сердар показал на пластинку, забытую Джейлян, и прочитал по слогам: – «Best of Elvis».