Гавриил Троепольский - Белый Бим Черное ухо (сборник)

– Для начина, многоуважаемая Катерина Степановна, понимаешь, кружечку пивка – начальству. Без этого, каб-скть, нельзя. Начни – великое дело. (Часто употребляемое «как бы сказать» он произносил в скороговорке – «каб-скть».)

– Ты уж третью кружку вылакал: чем я буду расплачиваться? – проворчала продавщица вполголоса, но пива все-таки налила.

– Напрасно, каб-скть, волнуетесь. – Он подмигнул тете Кате, принял от нее кружку пива, отхлебнул глоток и объявил столпившимся колхозникам: – Только в порядке очереди!

Настя о чем-то пошепталась с Анютой и сказала громко, так, чтобы все слышали:

– А горшков привезли, Ерофей Петрович?

Он взрыва общего хохота даже и лошаденка засеменила ногами. Казалось бы, чего тут смешного? Но это был намек на то, как в прошлом году Ерофей Петрович выехал без возницы и забыл торбу; когда же потребовалось кормить лошадь овсом, он попробовал накормить из горшка. Кончилось все это тем, что лошадь укусила его за плечо. С тех пор Ерофей Петрович возненавидел всякую глиняную посуду и перестал ею торговать. А колхозницы прямо-таки взвыли без этой посуды. Вообще по сельскому хозяйству Ерофей Петрович соображал плохо. По этой причине он завез в сельпо двести хомутов громадного размера, из которых только один годился на Великана. Все же остальные валяются на складе и по сей день. А ведь он, по его словам, руководствовался совершенно правильным принципом: маленький хомут налезет не на каждую лошадь, а большой – на любую. Вероятно, поэтому же кобыленка, запряженная в фургон, могла бы при желании пролезть в свой хомут с ногами.

И почему только люди смеются? Не понять. Вот и теперь, когда все смеялись, Ерофей Петрович не пошевелил бровью, он пил пиво и изредка посматривал вверх, на облака. Все стали подходить к дверцам фургона и покупать – кто спички, кто табак, кто платок.

– В порядке очереди! – еще раз предупредил их Ерофей Петрович.

Но никто его не послушал.

Подошел и Прокофий Иванович. Сначала он бросил взгляд на фургон и ухмыльнулся; затем обошел вокруг лошади, просунул руку, до локтя, под хомут, покачал головой и с горьким сожалением сказал:

– Животная.

Ерофей Петрович искоса осмотрел его с ног до головы, тоже ухмыльнулся и отвернул лицо в сторону.

– Папаша! От меня – пивка! – сказала весело Настя и подала Прокофию Ивановичу бокал пива. (Больше никто, конечно, пива не купил, а возил его Ерофей Петрович, вероятно, «для начина».)

– Можно, Настенька, – согласился Прокофий Иванович. И большими глотками разом осушил сосуд. – Та-ак, – произнес он удовлетворенно. – Перед обедом пиво пользительно… А эта косынка что стоит?

– Двадцать восемь, – ответила уже повеселевшая тетя Катя. Глаза у нее, оказывается, добрые и немножко хитроватые. – Двадцать восемь – не деньги, а расцветка – лучше быть не может.

– Настя! Померь-ка косыночку, – ласково обратился Прокофий Иванович.

Тетя Катя набросила на нее косынку, быстро приладила и, любуясь, затараторила:

– Это ж прямо-таки для нее делано! Ай, матушки, как идет!

Прокофий Иванович неторопливо вынул кошель, рассчитался, отошел к нам, развязал сумку с продукцией и принялся обедать.

А Настю окружили девчата и все разом стали вносить суждение о косынке, попивая ситро. Мы с Катковым полулежа наблюдали торговлю. Все шло весело. Тетя Катя подобрела окончательно: предлагала девчатам конфеты, женщинам – фартуки, чулки. Но вот Анюта снова пошепталась с Настей и крикнула:

– Ерофей Петрович! К нам!

Тот улыбнулся, потрогал еще раз двумя пальцами галстук и приблизился к девушкам.

– Ерофей Петрович! А можно мне купить полный ящик спичек? – спросила Анюта.

– Даже для вас, каб-скть, хоть вы и симпатичны, но нельзя. Не больше, понимаешь, пяти коробок.

– Как же нам быть-то, девчата? А?.. А вы, Ерофей Петрович, еще будете «силу набирать»? (Девчата прыснули со смеху.) Мы совсем без товару остаемся, пока вы набираете… прыть на пятьсот процентов.

– Всегда и везде. А к посевной – обязательно, – ответил Ерофей Петрович.

Митрофан Андреевич сказал мне тихонько:

– Дурака не выправишь – это верно. И тут обидно не то, что он дурак. Обидно другое: ты ему говоришь, что он дурак, а он ни капельки не верит. – Он помолчал и добавил: – До общего собрания пайщиков как-нибудь дотянет, но не больше.

А Настя снова пошепталась с Анютой, и обе подбежали к нам. Но обратились они к Прокофию Ивановичу:

– А где Витя?

Прокофий Иванович резал сало на квадратики толщиной с большой палец руки и, пожевывая, ответил: