– Я – на путь измены, предательства?
– Да, да вы, Гирей Магомедов, заведующий отделом агитации и пропаганды обкома!
Я почувствовал тяжесть, какое-то стеснение в голове, в глазах потемнело от гнева, хотелось крикнуть: «Ты, белогвардейский прихвостень!». Но я до крови закусил губу. К счастью, в этот момент вошёл конвоир, вызванный следователем, и увёл меня.
Каждый допрос убивал во мне надежду на освобождение. Меня пытались уверить, что арест мой не случаен – хотя бы потому, что органам давно известно обо мне даже то, что мной забыто.
И думалось мне, ну, допустим, если даже мой безграмотный отец – кустарь-ремесленник, человек взрослый – не разбираясь в политике, мог испытывать какие-то чувства к единоверным туркам, то что могло быть общего у меня, семилетнего мальчишки, с политикой Турции?
Что кроется под этим бессмысленным обвинением?
И всё же, подавляя гнетущие мысли, воспоминания унесли меня в далёкое детство – когда отец, видимо, не желая отправляться один на заработки в далёкий, чужой край, решил взять меня с собой – чтоб не слишком тягостно переносить одиночество и тоску по близким и любимым.
Помню, уговорив мать, он сказал мне со всей серьёзностью:
– Ты же уже мужчина, должен знать пути, страны и народ, где будешь добывать средства для существования и благополучия тех, кто остался у непогасшего очага твоих предков.
В тот год Россия находилась в состоянии войны с Германией, видимо, поэтому некоторые безземельные горцы, занимающиеся отходничеством, решили ехать на заработки в Стамбул.
Помню, в моём детском воображении Стамбул представлялся огромным городом с плоскими крышами, очень похожими на крыши наших саклей. Но как только мы спустились с гор, первый же городок потряс меня стройным величием домов с крышами, похожими на большие железные шатры. А Стамбул своими величественными мечетями, с позолотой минаретов, устремлённых в самое небо, с прекрасными дворцами, омываемый бескрайним морем, на волнах которого качались «водяные дома», показался мне страной сказочным чудес.
Особенно поразил меня стамбульский крытый рынок – «Бююк Чарша», с высокими сводчатыми потолками, с распахнутыми в четыре стороны воротами, куда свободно въезжали не только всадники в пёстрых одеждах, но и караваны огромных верблюдов, гружёных товарами. И чего только не было в его тесных рядах, начиная с ярких ковров, златотканой парчи, серебряных изделий и кончая горами заморских фруктов и сладостей. И возле всего этого богатства толпились чернокожие купцы в ярких одеждах – они казались мне людьми с другой планеты.
Рядом с крытым рынком теснились богатые кофейни и чайханы с расписными потолками, резными украшениями стен и лёгкими колоннами внутри. Между ними были устроены топчаны, покрытые мягкими коврами, на которых восседали и возлежали гости, потягивая дым из длинных кальянов и прихлёбывая ароматные кофе и чай.
Со всей этой роскошью и богатством уживалась в мире и согласии беднота – в закопчённых подвалах, в лачугах ремесленников – шорники, медники, жестянщики, сапожники, портные, плотники…
В одном из таких подвалов, разделённом на жилую часть и мастерскую, поселились мы с отцом.
Приездом в Стамбул отец был недоволен, заработка едва хватало на пропитание и уплату хозяину за жильё. Несмотря на то, что в старой столице Турции бурлила жизнь со всеми её радостями и печалями, какое-то тревожное напряжение чувствовалось всюду – особенно там, где собирались толпы турок. По улицам маршировали турецкие воины в фесках, ими командовали люди в другой, отличающейся от турецкой, форме. Мальчишки назвали их «руми»; теперь-то я знаю: то были немцы, занимавшие командные посты во всех высших турецких ведомствах.
Прислушиваясь к разговору отца с кустарями, мастерские которых были в двух шагах от нашей, понял, что среди них немало соотечественников. От них узнал, что турецкий султан водит дружбу с правителем германских гяуров – неверных – и готовится выступить против русских.
В один из осенних вечеров, когда мы, усталые после трудового дня, лежали на топчане, отец задумчиво сказал:
– Владыка миров не всегда направляет рабов своих на верный путь, надеясь на их разум. Напрасен мой приезд сюда, время смутное, опасное. Пока не поздно, вернёмся, сын мой, в родные края, ближе к русским людям, которые испытывают большую нужду в нашем ремесле. А единоверцы – одни утопают в роскоши, другие – в нищете…
Вскоре мы покинули Турцию, с трудом добрались до станции Кавказской и с одним из земляков, встретившимся на вокзале, свернули на Кубань. Ехать в сторону гор было опасно – там полыхала Гражданская война. Что ни день – то вооружённые столкновения, нападения на поезда и прочая неразбериха. Только весной 1921-го вернулись в родной аул.
Читать дальше