Мариам Ибрагимова - Разные бывают люди. Охотник Кереселидзе (сборник)

– Дай тебе Бог такую мамалыгу, от которой пузо живьём вздувается, – не отступала от Дуняши напористая цыганка.

Во время этой разыгравшейся сцены между подружкой и цыганкой Анка, смущённо улыбаясь, следовала на расстоянии. Другая, старая цыганка, смуглянка, окинув критическим взглядом бледнолицую, застеснявшуюся молодую казачку, смело шагнула ей навстречу и затараторила:

– Светлоликая лебёдушка, не пожалей рублика, хочешь, по линиям руки судьбу определю, покажи ладонь.

Анка сунула руку под платок, словно боясь, что старуха-цыганка ухватится за неё. Она прибавила шагу, но гадалка не отставала:

– На лицо ты – милая, весёлая, а на душе – камень. Счастье вкруг тебя клубком вертелось, а в руки попало да и выскользнуло. И ешь ты, красавица, и пьёшь, словно за стенку кладёшь, да пользы от этого не имеешь, – всё сгорает в огне душевном.

– Что ты её слушаешь, идём отсюда, – оглянувшись назад, забеспокоилась Дуняша.

Старуха пронзила Дуню глубоко сидящими карими глазами, словно двумя колючками, и, уходя, бросила вслед:

– А ты, бедовая, видно, любишь из помёта выжимать пользу. Остерегайся беды нечаянной. Коли сама не сможешь отвести, не чурайся тех, кто отводить умеет…

Возмущённая Дуняша трижды плюнула в сторону ворожеи.

Какой-то внутренний страх поселился у Анки. Не было сил уйти, грубо оборвать назойливую цыганку. Побоялась она недобрых слов, которые могла ей бросить вслед старуха. А хитрой кудеснице из табора только того и надо было. Не отставая от Анки, застенчиво оглядывающейся по сторонам, цыганка шептала:

– Красавица, не стыдись прохожих, гадать и предсказывать судьбы не грешно, слушать вещие слова не преступно. Царям и королям чтецы Книги небесной судьбу предсказывали. Явлением небесных светил великие народные беды предугадывали. Не бойся меня, не занимаюсь я чёрной магией, но кое-что сказать смогу, если гляну в воду через колечко твоё обручальное или в полночь в зеркало погляжу. – Видя, что Анка испугалась и прибавила шагу, цыганка ухватила её за руку и ласково повторила: – Не бойся, красавица, я по картам гадаю, они уж точно раскроют истину, и за это возьму недорого – что дашь, тому и буду рада… Не скупись, душа моя, дар твой за Божью милостыню сойдёт, а я тебе всю правду скажу, что было, что будет, что ждёт тебя и господина сердца твоего.

Речь цыганки, заученная на все случаи нелёгкой бродячей жизни, произнесённая с таким умением кудесницы, возымела-таки действие на впечатлительную Анку. Однако, смущённая ироническими улыбками встречных, Анка постаралась вырвать свою руку из цепких пальцев цыганки и едва слышно произнесла:

– Тётечка, зря вы всё это, я ведь не верю гаданиям.

– Не говори так, я-то знаю, что веришь, стыдишься только. Доброму слову всегда надо верить, от этого на душе легче становится. Ну да ладно, если не хочешь здесь, пошли домой к тебе. Где живёшь?

– На главной улице, – ответила Анка, идя впереди и с удивлением повторяя слова цыганки: «Не говори «не верю».

А ведь на самом деле она с Дуняшей уже не раз бегала к бабке Марфе, которая умела ворожить. Да разве только они вдвоём бегали, многие женщины зачастили к ней – с первых дней войны, как только призвали казаков на фронт.

– Далеко ли твоя улица? – прервав раздумья Анки, спросила цыганка.

– Та тут недалече…

– С кем живёшь? – не отставала гадалка.

– Одна, – тихо ответила Анка.

Ворожка довольно улыбнулась, это её больше устраивало, чем присутствие домочадцев. Идя следом за Анкой, она вкрадчиво продолжала:

– Я ведь и привораживать умею, и беду отвести могу.

– Да что вы, тётечка, такое говорите, разве это возможно?

– Возможно, дочь моя, возможно. Вот тебе истинный крест! Пусть Бог меня покарает, если брешу.

Так дошли они до дому.

Войдя в прихожую, цыганка сбросила грязные башмаки и последовала за Анкой в горницу. Небольшая, с низким потолком комната двумя оконцами смотрела на улицу. В одном углу стояла гладко смазанная глиной и чисто выбеленная извёсткой печка-грубка с духовкой. Хорошая в доме хозяйка или нет, станичные бабы судят по виду печки.

В комнате было чисто. В другом углу стояла кровать, покрытая вязаным домотканым покрывалом, у спинок горкой возвышались взбитые пуховые подушки, одна меньше другой. Посреди комнаты стоял стол, покрытый клетчатой скатертью. У наружной стены, между двумя окнами, над маленьким туалетным столиком висело небольшое зеркало в чёрной резной раме, покрытое сверху рушником с кружевами и вышитыми петушками на концах – память сватов. Окна были занавешены дешёвыми гардинами.