Мариам Ибрагимова - Разные бывают люди. Охотник Кереселидзе (сборник)

И здесь, на высотах Клухора, Маруха, Кара-Кая, Аманауза боевые отряды интернациональных полков стали заслоном на пути фашистов. Кавказ суровее Европейских Альп. Не только огонь автоматов, пулемётов, миномётов и разрывы гранат настигали летящих лыжников и канатоходцев альпийской дивизии «Эдельвейс», но настигали их и снежные обвалы, грозные лавины. Находили безвременный конец отборные горные стрелки и в ледяных объятиях расщелин, и в бездонных пропастях, и в глубоких заснеженных ямах-ловушках. Соскользнув с полированной ледяной глади крутых склонов, разбивались они насмерть об острые выступы и обрывистые скалы. И казалось, не только многонациональные советские воины, но и сама природа заоблачных гор так же, как и защитники Сталинграда, выполняла приказ главнокомандующего № 227: «Ни шагу назад». Видимо, потому и от этих рубежей повернули вспять те, кто годами тренировались в Альпах, готовясь к штурму Кавказа. Бежали они, оставив у подножия гор сотни могильных холмиков с касками, на которых была свастика – чёрный крест с надломленными концами, оказавшаяся роковым «знамением»…

Величайшая битва за Кавказ окончилась очередным поражением фашистов. Не только поверить в это, но, наверное, и представить подобное не мог Гитлер в начале войны, когда его победоносная армия чуть ли не парадным маршем прошлась по странам Европы. Но ещё тяжелее было ему осознавать, что именно в годовщину создания Германской империи, провозглашённой когда-то Бисмарком, один из выдающихся его полководцев – фельдмаршал Паулюс потерпит позорное поражение и будет взят в плен в героическом городе на Волге. И что именно этот город станет поворотным в судьбах Германии и России.

В начале января сорок третьего года станица была освобождена от фашистских оккупантов. Преследуя бегущего врага, не останавливаясь, регулярные части наших войск устремились на Ставрополь и Армавир. Следом двигались тылы и редкие беженцы, которые, несмотря на январские холода, спешили к освобождённым родным очагам, не дожидаясь наступления тепла.

Станичники хоть и вздохнули облегчённо, но, казалось, ещё не пришли в себя – не верили, что не вернутся снова в их хаты захватчики. Несмотря на лютые морозы, слепящие метели, казачки, особенно молодые, выходили к проезжей дороге, шли к железнодорожному полустанку, неся за пазухой горячие, только что со сковороды, пышки из грубого помола, картошку в «мундире», горшки топлёного молока. Спрашивали, нет ли простуженных, ослабших в пути. Иногда поезда не задерживались, а только замедляли ход, тогда бабы совали бойцам в руки то, что отнимали от себя и детей, на ходу, кому попало. Свои ведь, чьи-то сынки, отцы, мужья. Какая разница, главное – свои…

Ни одна из казачек не признавалась, что, встречая колонны машин, поезда, эшелоны, лелеет слабую надежду – вдруг встретит того, по ком извелась, истосковалась, от кого не было вестей, кого не переставала ждать и верила, что вернётся.

Среди немногих, торопящихся вернуться в свои освобождённые города и сёла, оказался и табор цыган. Но эти современные степняки-кочевники не проехали мимо станицы, а встали табором на её окраине. Надо сказать, что цыганам некуда было спешить. Свои очаги и свой немудрёный скарб они везли с собой в любое место, разумеется свободное, и там, ночуя под открытым небом, был их родной дом.

В то же время их нельзя считать космополитами, ибо у них есть кочевые пределы. Ну, скажем, одни из цыган кочуют в донских степях, другие в кубанских, третьи – по Украине. Бывают, конечно, случаи, когда цыгане уходят за границы своих кочевий по какой-нибудь причине. Например, в данном случае табор этот загнала в предгорья Кавказа война. Однако дальше Гудермеса – где селилось Сунженское казачество – табор не продвинулся. Но это не значит, что они отказали себе в посещении дагестанских городов в поисках заработков. Их визиты в горную республику носили характер случайный, разведывательный, и не всем табором, а в отдельности, группами по железной дороге, к тому же без билетов и пропусков. Какой может быть билет для цыгана или цыганки, а тем более с грудными детьми или малышами, державшимися за широкие юбки матерей. И кондукторы, и представители железнодорожной милиции гоняли их только для видимости. И самое большое, что всерьёз могли потребовать от них, – это справку о санобработке, потому что сыпнотифозная вошь была не менее опасна, чем бомбёжка. С последним требованием цыгане соглашались, и даже с удовольствием. В железнодорожных баньках можно было враз избавиться от такой неодолимой для цыган напасти, как вошь, а также отмыть почерневших не столько от солнца и ветра, сколько от грязи цыганят, да и кости свои попарить до пота.