Александр Гранах - Вот идет человек

Второй по старшинству брат, Авром, как ушел однажды с извозчиками во Львов, так там и остался. Через какое-то время он приехал домой одетый по-городскому, с подарками и счастливой улыбкой и попросил отца отправиться с ним, потому что во Львове он нашел себе невесту и хотел показать людям, что родился не под забором, – отец своим присутствием должен был украсить его свадьбу. Отец был горд и растроган. Он надел субботнее платье и поехал с Авромом. Вернувшись, он рассказывал удивительные вещи: какая красавица у Аврома жена, какой большой город Львов, а еще что Авром торгует фруктами и водится с уважаемыми людьми, и там никто его не дразнит и никто над ним не смеется; все люди живут дружно и зарабатывают больше, чем в Городенке, у каждого есть дело и нет времени судачить друг о друге и подтрунивать над соседями. Что тут скажешь? Львов действительно был огромным городом. Рассказ отца произвел на нас такое впечатление, что каждый теперь втайне лелеял мечту сбежать из Городенки в те большие города, где у всех есть работа, где люди приветливы и ни у кого нет времени для сплетен и глупых шуток.

Так отчий дом покинули четверо старших братьев: сначала ушел Шмуэл, потом в деревне остался Шахне Хряк, затем Янкл отправился считать свои миллионы, а после него Авром нашел себе жену во Львове.

После того как мы открыли пекарню, домой приехала сестра Рохл. Она рассказала, что живет у сестры отца, тети Тойбе, в Визнице и учится на модистку. Она и вправду умела теперь делать веселые шляпки из проволоки, ткани и соломы. Никто не спрашивал ее об Иване. Все были рады, что она дома и что добрая репутация нашей семьи не испорчена. Сестра повзрослела и стала еще краше. Каждое воскресенье к нам в дом набивалась целая толпа ее ухажеров: чтобы иметь предлог приходить к сестре в гости, они пытались подружиться с нами – ее братьями. Мы очень переживали, потому что были невысокого мнения о девушках, встречавшихся с парнями. Как братья и как будущие мужчины, мы беспокоились за репутацию семьи, а кроме того, просто ревновали. Сестре же до нас не было никакого дела. Она только смеялась, стреляла своими сияющими черными глазами и показывала свои белоснежные крупные зубы. Ее круглое лицо с глубокими ямочками на щеках постоянно заливалось краской. Рохл смеялась в ответ на каждую глупость, сказанную ухажерами, ржала, как дикая кобыла. Мы страдали и уже почти ненавидели ее, потому что знали, какие грязные словечки эти парни отпускают о других девушках. И вот однажды мы услышали точно такое же замечание о нашей сестре. Тому, кто его сделал, мы пробили камнем дыру в черепе, потом пришли домой и в приступе ярости оттаскали за косы красавицу-сестру. На крики прибежал отец и разнял нас. Мы плакали, плакала и Рохл. Мы объяснили отцу, что не хотим, чтобы наша сестра стала шлюхой. Отец наказал нас и запретил даже думать о том, что в нашей семье такое возможно. Больше мы об этом не говорили, но и Рохл после того случая, казалось, стала осторожнее, потому что отец тогда долго гулял с ней по городу и разговаривал. Теперь она сидела в нашей лавке на рынке и продавала выпечку, которую мы, младшие, приносили в корзинах из пекарни. Прошло немного времени, и мы нашли у нашей сестры Рохл носовые платки, где было вышито ее имя и имя того парня, с которым она втайне от нас крутила любовь. Снова разразился скандал, и Рохл окончательно сбежала к тетке в Визницу.

Теперь самым старшим братом в доме стал Лейбци. Ему было всего шестнадцать, но выглядел он старше, потому что был высоким и широкоплечим, а еще медлительным и неповоротливым. Он только в пять лет начал ходить и говорить и всегда был самым толстым ребенком в семье. У него были светлые волосы, одежде он не придавал никакого значения, зато любил поесть и ночью, когда все спали, готовил себе разные вкусные вещи, которыми угощал и меня. Лейбци был неразговорчив, никогда ни с кем не спорил, охотно всем делился и вообще был самым добрым из нас. Люди говорили, что в нем совсем нет желчи, а меня с ним после тифа связывала настоящая крепкая дружба. Мы дополняли друг друга: мне нравились его медлительность и серьезность, а ему нравилась моя ловкость. Я единственный знал, что в пятницу вечером после ужина он ходит в бордель, каждый раз с подарками. Иногда он и посреди недели посылал меня с дарами – шелковыми чулками, ярким платком или шоколадкой – к маленькой проститутке Залке, которую он втайне страстно любил. От нее я приносил брату письмецо и читал ему вслух, потому что сам он не умел ни читать, ни писать. Ответы я тоже писал за него по письмовнику. Я знал наизусть целых три письмовника, и мой брат восхищался моими познаниями. Кроме того, я подворовывал деньги у отца и отдавал их брату. У нас была общая тайна, и в этом мы тоже дополняли друг друга: я восхищался им, потому что он был такой взрослый и мужественный, а он восхищался моей наход-чивостью и изящными письмами, которые я для него писал. Однажды Залка заболела, попала в больницу и прямо оттуда уехала в другой город. После этого мой брат Лейбци стал еще молчаливее и даже похудел.