Тихон Чурилин - Тяпкатань, российская комедия (хроника одного города и его народа)

Напротив двора-входа, у стены, приданый сундук, на нём – постель атласная голубая, с горой подушек холмом подушечным гагачья и заячьего! На верху – думка. В углу треекратное зеркало: и туда и суда и как хошь. Новость! Всё Михалсворганыч выдал щедро. Чего не пели, что не плясали и танцевали девки. Лянсья 47, полькю, матлот 48, кадрыл, черташ 49! И шенконь 50, такой танец.

Девки:

Заплетайсь, плетень, заплетайсь!

Вокруг Ленушки, Илены, заплетайси!

Вокруг липушки д’ лапушки-берёзышки моей!

Дуб э’ надуб – люб я ей

Дуб э’ наддуб, любушки д’ моей!!!

Пляс:

Топ-топ-топ; туп-туп, дрзгдада!

Топ, топ, топ – хлоп-хлоп-Гаддада!!

Музыка:

Ганадыр-ганаддыр, гана-гана-гана-ыыы-и-и-и-ии!

Гребёнки:

Взгг-жжишшиггг-гргррржж-жзззи-и-ии

Таз:

Дззз – даннн – дзззаннд – дггдан

Танец:

Кадрыль. Дережирует Симеон:

– Аваньсе! нач-чинайте, Поль, Оль, Валь, Галь!! – Э-туаль – звёздочка! Тихвасильч, Тимочьк! Иеленка! Шьен-син! Конс-оме, аннарррье! Рре-куле! Ррреноме! 51

Нни-иинетак! Вваль, Поль, Галь, суды – а выс Оль, Иеленн, Тимчкь – туды! Текс! Теперь – вальц в три тем-па! и фини.

Девки – в восторге! Симеон, Тимка – в ореоле славы и молодости, как колумбы 52.

Потм, русской трепашной плыв 53, длинный, важный, неподвижный с каменноличьем – дали девки в тот девий вечер.

Набесившись, устали, сели, раздвинув ноги, подтапырив руки в бедра, сели сиднем – отдохнуть. И аааааээээиххкга-а зевок, и < нрзб. > во все глотки – спать. Спать; спать остались в подевишник в ночёвку с девками, Тимка, Симеон. На полу – ряд девок, меж них градские, двое мущин; на сундуке воздвиглась, как на амвоне стала, легла печальная Еленка.

Пфф, пффф, закурился лёгкий францусский табачёк. Табачёк в папироске курится, с кем кнегиньке в ночурке амуриться, пфф, пфф-аф, фууу!

Заломились, как две белых берёзы, руки за голову, за волосы – в потолок вошли глазуньки, пфф…пфффу-упф. Кур да дым, зор 54да в горе, спите гости, грейте наплясавшиеся-настучавшиеся кости.

Ахх, ночка тёмная, д’ не боюся! Тимка лёг, был, к Вольке ды отпрянул – брысь! – лёд-девка, покойничька. Бр, вр, гррр…ддд-др. Лёг, был, к Полинке – та тумак ему в башку! – Ттыы! чего? Мужняя-я, де ишшо Вансахарыч узнаить, свой служащий – и в щщи зелья те и подсыпиет. От! Нук!

А к Малаккинской Ольге подкотился Симеон – гм! да уснул сразу тутж. Она т’ б’ с удовольствием, а питерец маху задал, спит, оскалив сахарный ряд.

Жж… о–а!! А во сне бормочет, как кочет: ррр-е-ккк юсе! анн…хррр…айе-хррр…мм-агм.

Слышит Тимка:

– Папиросс… кхатитя? (от Еленки)

– Я-аа? Я-аа, счассс… – услышал Тимка глас-зозыв, сердце ёкнуло, – вдруг полюбил Тимка невесту-кнегиньку-Еленку – и полез тихо на сундук.

На сундуке:

– Держить … кручёночку-папиросочку 55 – Черрркк! огонёчек замечательный твой, папироска-пре́дмет мой нежный, покуритя, друк мятежный 56-нате! Пф…пфф…оххх…а-а —

Ша!

Вздох да шлёп, чмок да ах. Оххх-а-а-а – а гггдд.

Ш-ш-ш-шт-тш-шш-шишш-шшш. Шиш-шшшш – то не понятные слова шептались Тимочкими горькими солеными губами. Недобранные со свету миру песни. Данные матерью. Уши невесты не вяли, а были открыты до верх. Она слышала, он шептал (вечная история).

Так загорелась в девишник почтидевья любовь Тимки к Еленке. В тую ночь так и неизвестно: вплатную легли друг на друга, или шла интелигенская канитель в сухую, сухой трепёшь. Умственный никчём, трёпот-трёп-очкосамовтирательство, безсути ярчайшей были (бытия). А, гм, встал, спозаране, Тима, взросло счастлив, горд, прям. Вышел вон – итти домой. У входа – Сруша, в красной рубахе, как ночь грязной-черной – сидит-ревёт-бормочет дичь. Шемашедшая-юродивая-ужастная. Вшивая, бр. Смердящая, тьфу. Обстрижена подмашинку. Так встрел его день, а он Сруши боялся. Он её, прямо, бегал. Он верил сердцем и умом, что Сруша может смерть проречь!! И боялся, бегал, говорили: шибко трусил. Сруша его и не подобрала на глаз. Сруша обрыдывала Еленкину долю, она знала, что её замужем ждёт: гроп.

Около слобод вились-нежились ещё 4 типа: Терентий-рыжий; Гром-пророк; – дурачёк ракитинский 57мельников Горка – и ракитинский немой. Немой был убивец, отпущщеник, высокий как колокольня без колоколов 58. Терентий был весь в волосах, носил ржавую чепь на голье, и крест мало в полпуда с гаком весу. Горка, мельницын сын, не мельницы, а мельника, понятно, имел огромадный мужской знак и был худ, как шкилет. Собирал куски, а отец был богатый ракитинский кулак из первых сортов.