Тихон Чурилин - Тяпкатань, российская комедия (хроника одного города и его народа)

Волександра – на карточке сидит с Тимкой 41, обои в лиёнском чёрном бархате – цены нет! Как цари. Карраловый гарнитур, на Тимке – белые чулочки и ботинки – аблимант 42! Шевр 43!!! Тимка – прынец, голова большущая, лоб – агромадный, а сам шемашедший, чудной. Не наш, Тяпкатаньский, а чужой чужак. Выблядок 44!!!

Волександра Васильевна красавица, была абажательница песни. Всякой. И жилейка – её пробирала до печёнок, до самого алого сердца – и гармонья, ну, а рояль и фиса-гармонья – воособенность. И очень любила абажала пенье церковное, хор. Кроме – была она лунатик. И даже в сне видела и слышала она песню. И звуки. И могла по стульям по карнизу бресть, итти, – лететь, плыть. Так песню имея в мозгах, в нервах в сердце – при звуках ума лишалась от восторга. А Восторг – не Мосторг – из его не укупишь, сам продашься – он в те рожается. И существует.

И так, однажь, была ночь в Тяпкатани, ночь апрельская, уже тёплая, позднеапрельская уже к маю. Была ночь в Тяпкатани оченно поздняя почти к утру – пред’утро.

Свете тихий 45мкнул к краю ночному и налил края неба и не было теми, а был – про́свет, бледной, тихой и важной. Город спал, спала Дворянская (Большая) и на окраине спал дом-додом Чудилина со всеми потрохами и живностями его.

И вот, ниоттуда-ниотсюда, тишину нарушил звук серебряный тонкий, топкий, в светотени. Родилась песня, жутко и утло, но уютно, взвенела в высь и пала около жилья – жилейка. Слушал верх, молчал, льня к нему, низ и леса – середина – упрямо сопя от ветра – листвой, ветвенным арсеналом, – слушали присяжными поседателями – угрюмо торжественно. И неторжественно сияла звучаль 46родившейся песни. Песня пела, утро шло, солнце накипало под подкладкой вверху. Забледнел, уже ярко, небный край. Пополавело 47. И сильней, дерзче, запела песня песней.

И в согласование ей зародились тонкие урчанья серебристых ма-а-аленьких металльчиков. То зазвенели-прозвонили колокольчики, белобубенчики. И пошёл топот мягких тяжёлых ног, и ещё ног нежных, тонких, и ещё – бег собак. Шли массы. Шло стадо.

И вожаком вёл массы пастух. Звался Яков, жил всяко, красно вякал, раззамечательно пел и жилейкой баб и стадо c’ ума сводил. И сейчас играл Яков песню, зов, и как флаг розовой вздулся его зоб-шея и вперёд вырвалась, выперла, крутая грудь. Белокурий, небольшой, толстый, синеглазый, приятный растакой сукин сын жилейкинский мужик!

Аааахх, и стадо за ним необныкновенное!!

За ним бык шолковой-черной, глаза у аспида кровяные, белки – политы тожь густотёмной кровью, имя: Аспид. Потом, кучей, коровы, тёлки, телки́ и прочая милая мразь. Потом козёл Бать, а за им коз вволю, овец и баранов – гурт, стадо.

На улице ещё мертво. Рань. Стоп! – без светофора остановка. Стоп, стадо, стал пастух, на окраине города у дом-додома, перед двумя балконами. Стал – и ааах, ещё сильней взыграла жилейка; жутко мертво, в ответ, мкнул к песне дом. Никого. Никто. Никому.

Эдак-дак! Как же! Ничего подобного – раз! да как дверь, осподи исусе, шарахнется вон на верхнем балконе – и бац! никак Волександра Васильевна в исподней рубашке, гологрудая дюже, глаза закрыты, руки вперёд – предстала, как на суд божий – неживой. Прямо к краю-решотке. Руки тянутся, сама манится, слух остр, ноги босы, ничего не видит. Слышит! Слышу! Слухаю. Слышишшь, Тяпкатань? Слухай, Москва, видь город, знай мир. Слышишь ли верх? видишь, низ? Знаемо вам, середина – леса? Штошь, не видете все, что это беда-лиса?

А Париско 48Тяпкатаньский играет, играет, чоорт. А сам пялится на несмотрящую, точно слепую жену чужую, мать чудную, чу, Годиву-гориву 49. Говно злое, вшивой дьявол, воловья шея, лён-лень-волос над ней, шолковой вшивой; – играет, льёт, глазеет. Баццц-бабац, дзззьнь, дззввв – балконьи стекла. Гао-х-аррр завопил чёрный грай в полисаднике. А на балкон из двери вылетели и шасть к краю трое хрычёвок, старухи видьмы и влипли в Волександру, вонзились в неё три хрычёвки, старухи видьмы, худая, толстая и в протолсть. Третья с чернючей головой, с серой шишкой на макушке поверх волос. Тётка, кухарка, нянька. Влип, отодрали Волександру от решотки и начали толкать – та, упершись, стала столбом, соляной лотовой женой 50.

Дззштттрррахх!!! дверь вон из притолки – и на балкон вылетел анчуткой 51белой в подштаниках и исподней рубахе и босой – Василиск! Стыдоооба! Стыдоба на весь Тяпкатань, делу нече́сть 52, трахтиру худая слава: жена Василискова, игрунья – блядь! с пастухом вожжаетца 53, видьма!