Array Антология - Восставшие из небытия. Антология писателей Ди-Пи и второй эмиграции.

Дальше. Покорствуя зову глухому,
На перекресток меж давних могил
Прочь из притихшего милого дома,
Где у порога стоит Азраил —
Крест уношу, – слезами не сытый,
Смертные три возносивший свечи,
Заупокойным воском облитый,
Саван и венчик видавший в ночи…
Будет он врыт, подарок постылый,
Там, в головах безымянной могилы…
Страшное место из страшных мест!
Страшный коричневый скорченный крест!

Чаша последняя. Те же места,
Где ликовала дремотно природа —
Странному и роковому народу
Стали Голгофой, подножьем креста.
Слушайте! Их поставили в строй,
В кучках пожитки сложили на плитах,
Полузадохшихся, полудобитых
Полузаваливали землей…
Видите этих старух в платках,
Старцев, как Авраам, величавых,
И вифлеемских младенцев курчавых
У матерей на руках?
Я не найду для этого слов:
Видите – вот на дороге посуда,
Продранный талес, обрывки Талмуда,
Клочья размытых дождем паспортов!
Черный – лобный – запекшийся крест!
Страшное место из страшных мест!

От Рима, от Афин, где не была,
На памяти остался взмах любовный
За пазухой, под радугой крыла
Комочек, птенчик, шарик теплокровный
Ладони дно едва обнажено
Прошли сады, а в них купалось солнце
Здесь нежности льняное полотно
Под нами до рассвета развернется
Средь душных апельсиновых цветов
Сольются наши голоса и лица
У моря жар, бронхит у городов
И мчит Афина к ним на колеснице
И бледная после июльских нег
Встает Европа, здравствуй, привиденье
И все идет печальный русский снег
И голуби пасутся в отдаленьи…

Он снился мне титаном-кораблем
Под вздутыми седыми парусами,
И чудилось: пока мы с ним, на нем —
Мы даже, может быть, титаны сами.

На малый час – но счастливы сполна,
Хоть за корму крутую подержаться,
Пока за борт не смоет нас волна…
А он – титан – он будет дальше мчаться.

Иль так еще: он – праздник, званый пир.
И мы званы! И мы вкушаем брашен
И пьем живую воду из кратир, —
И боги мы, и нам никто не страшен.

Но знаем: ненадолго мы в гостях,
И на глоточек лишний жадно метим,
Сжимаем хлеб преломленный в горстях
И прячем от стола объедки детям.

Для новых бражников нужны места —
И смена яств идет в высокой зале,
И нас, еще не вытерших уста,
Уводят спать. А пир бушует дале.

Я примирилась, в сущности, с судьбой,
Я сделалась уступчивой и гибкой.
Перенесла, что не ко мне – к другой
Твое лицо склоняется с улыбкой.

Не мне в твой зимний именинный день
Скобленый стол уставить пирогами,
Не рвать с тобою мокрую сирень
И в желтых листьях не шуршать ногами…

Но вот когда подумаю о том,
Что в немощи твоей, в твоем закате —
Со шприцем, книжкой, скатанным бинтом —
Другая сядет у твоей кровати,

Не звякнув ложечкой, придвинет суп,
Поддерживая голову, напоит,
Предсмертные стихи запишет с губ
И гной с предсмертных пролежней обмоет —

И будет, став в ногах, крестясь, смотреть
В помолодевшее лицо – другая…
О Боже, я в мольбе изнемогаю:
Дай не дожить…Дай прежде умереть.

Евангельской простоте,
Евангельскому веселью
Раскрыты недели те,
И двери раскрыты в келью,

И сдвинут, как камень, пост,
Виниться нельзя и не в чем,
И с краешка крыши дрозд
Орудует горлом певчим.

Кругом обступает меня,
По дому вихрем летая,
Ребячья, щенячья возня,
Ликующая, святая!

Вбегают в пасхальный свет,
Смеясь и ласково вздоря,
Как будто и не было лет
Немого железного горя,

Как будто зелёный венец
Апрелем для них уготован.
Как будто не завтра конец —
Как будто…

И падает слово.