Наташа Михлин - Рассыпается Фейерверк

В ход идет тяжелая артиллерия: со сходней, словно бы по стечению обстоятельств, спускаются Жозель, Мария и Паннетта. Несущие корзины белья старушки с аккуратно повязанными платочками выглядят нелепо для нас и трогательно – для зрителей этого спектакля, Паннетта садится на траву невдалеке и начинает подбрасывать два мячика. Их становится больше… Три, пять… Городские шушукаются, кто-то уже улыбается очаровательному ребенку с пышным голубым бантом на шее. Мэр пожимает Карлосу руку.

Мы остаемся. Я позволяю себе напоследок скорчить рожу священнику, что все это время сверлил взглядом окна “Травиесы”. Флавио тоже кривит губы. Да, в этом мы с красавчиком-итальяшкой похожи. Но, хвала богу, только лишь в этом.

Пока на берег сводят истосковавшихся по твердой земле лошадей, таскают свертки и шесты для шатра, я, пожалуй, все-таки расскажу тебе о тигре. Его зовут Паша, и это было бы весьма пошлой кличкой, падай ударение на второе “а”. Но полосатого прохвоста по какой-то никому (кроме, разумеется, Карлоса) не ведомой прихоти прошлых владельцев зовут именно Паша с ударением на первое “а”, и выговорить это верно может лишь Ярек. О нем чуть позже. Так почему я назвал тигра прохвостом? О, потому что он к собственному удовольствию виртуозно умеет играть на нервах окружающих. Стоит его величеству заскучать, как в ход идут печальный взор, затем тоскливый мяв, и, наконец, гвоздь программы: благородный обморок. Насколько дрессировщица Жанна лишена женского кокетства и манерности, настолько ими одарен наш тигр-гроза саванн. Он кладет переднюю правую лапу на глаза, отставив заднюю левую. (Панетта так же тянет носочек перед тем, как запрыгнуть на шар, и я более чем уверен, что Паша подсмотрел этот не лишенный изысканности жест именно у нее). Затем со сладострастным стоном заваливается на бок и оглашает окрестности звуками, приличествующими разве что краснозадым бабуинам в период брачных игр.

И Жанна приходит, гладит Пашу по голове, являются, ожидая распоряжений, неразлучные Жозель с Марией, Карлос жестом фокусника достает припрятанное лакомство… И его высочайшее полосатое величество вздыхая, делает нам большое одолжение: воскресает. Я как-то попробовал повторить, играл куда натуральнее и даже хватался за сердце, однако дождался только того, что меня окрестили ленивой задницей и велели не дурить…

Рассказав о полосатом короле огненных колец, нельзя не упомянуть о его госпоже. Несмотря на королевские замашки, именно Жанна главенствует в тандеме из громового рыка, блесток и пламени, и в этом нет никаких сомнений. Она мала ростом по сравнению с другими виденными мною женщинами, довольно хрупка, но это – изящество стилета дамасской стали. Когда Жанна говорит, слушают все. Даже я.

Она прорабатывает номера с животными лишь при условии полного отсутствия наблюдателей, в тишине, разрываемой короткими командами и щелчками бича. Карлос – исключение. Впрочем, он всегда исключен из любой выборки, ты заметил? Так вот, о биче. Эта долгая лаковая змея – всего лишь атрибут сцены, я ни разу не видел, чтобы Жанна им кого-то действительно била. Ей это не требуется, для подчинения достаточно взгляда. Так она никогда не смотрит на людей, возможно, и к лучшему. Но владеет Жанна бичом в совершенстве. Как-то раз прямо на ходу сбила со стены шатра приблудившегося паука, напугавшего Панетту.

Откуда же взялась эта женщина? Она, пожалуй, единственная (привычно исключая капитана) профессиональная артистка среди обитателей “Травиесы” и пришла сама. Разговор с Карлосом длился ровно четыре минуты (блестящая стрелочка судовых часов в кубрике успела обежать именно столько кругов по своей белой арене), после чего Жанна прошла прямиком в каюту, где до того дня в одиночестве обитал Вольфганг, наш клоун, дряхлый, как дуб, из которого сделаны двери “Травиесы”.

Удивительно, но молодая дрессировщица и старый пердун поладили. Жанне не раз предлагали переехать к себе более молодые члены экипажа (особенно канючил Ярек), однако никто из них не преуспел. Вольфганг шутит, что обладая съемной челюстью, умеет в постели такое, что и не снилось клыкастым юнцам. Я-то знаю, что в постели он умеет только храпеть, (к его чести – негромко), а интерес к противоположному полу угас в Вольфганге, когда меня еще на свете не было.

Жанна никогда не опровергает эти отдающие салом каламбуры и только клоуну доверяет зашнуровать себе сверкающий корсет. Помогает самому Вольфгангу надевать парик и костюм, осторожно наносит на лицо широкую алую улыбку. Когда Жанна не вернулась ночевать на баржу на стоянке в Пи-де-Луар, кто поднял всех на уши и погнал искать ее? Вольфганг. И оказалось – не напрасно! Когда прошлой осенью в Марселе Вольфганга разбил радикулит кто дважды в день втирал ему в спину приготовленную Яреком вонючую мазь? Жанна, кто же еще! В общем, живут они у себя в каморке дружно – дай бог нам всем.