Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

И вдруг с внезапной, физической остротой Кутузов ощутил близость конца Екатерины II, конца всего, что было связано с ней, с ее именем и долгим царствованием.

Все лгали всем.

Мужья лгали женам, жены – мужьям. Немцы-управляющие лгали господам, крепостные-старосты – управляющим. Напудренный, нарумяненный старичок с балетной фигурой, думающий исключительно по-французски, изощрялся в остроумии над Богом, православием и, перед тем как навеки упокоиться в фамильном склепе, лгал почтенному сельскому батюшке, вызванному середь ночи для последнего причастия. Юный красавец Платон Зубов в самые горячие минуты лгал, притворяясь пылко влюбленным в престарелую императрицу Екатерину Алексеевну.

Правда воспринималась как ханжество.

Ложь шла в обнимку с развратом. Барыни жили с гувернерами, лакеями, кучерами, арапами; баре заводили в поместьях серали. Все понятия перевернулись, верность в семье почиталась непристойностью. Те, кто желал хранить чистоту, придумывали себе любовниц, чтобы не стать посмешищем в свете. Пороки двора напоминали о Риме времен его пышного упадка. Теперь и любовники обманывали друг друга, лишь только их отношения обретали постоянство. Конечно, уже не было великолепного Потемкина, облагодетельствовавшего своим вниманием почти всех фрейлин двора ее величества и даже собственных трех племянниц. Вспоминали, как однажды гнался он по Зимнему дворцу за очередной жертвой до спальных покоев государыни, где девушка тщетно надеялась найти спасение. Увидев ее в слезах на собственном ложе, императрица осведомилась о причине сего необычного происшествия. Но, выслушав фрейлину, спокойно заметила:

– Глупышка! Ты должна гордиться, что первым у тебя был столь знаменитый и отмеченный всеми доблестями герой…

Блудливая вольтеровская улыбка, улыбка всеотрицания, перетекла на курносые лица русских вельмож. Бога уже не существовало, стало быть, все было позволено.

Царствование Екатерины Алексеевны постепенно утрачивало свой первоначальный блеск и величие. Ум государыни, насмешливый, не женский, позволил ей издеваться над кабалой масонов, легко раскусить проходимцев в кумирах Европы – Сен-Жермене и Калиостро и даже водить за нос самого Дидро. Но, всегда свободная от суеверий, она стала теперь, в сумерках старости, придавать значение приметам и предзнаменованиям.

Как-то, возвращаясь с бала, она заметила звезду, которая сперва сопутствовала ей, а потом скатилась. Войдя во дворец, Екатерина сказала любимой камер-юнгфере Марье Саввичне Перекусихиной:

– Вот возвестница скорой смерти моей…

– Матушка, – возразила Перекусихина, – ты всегда была чужда предрассудков.

– Чувствую слабость сил и приметно опускаюсь, – ответила царица.

Но какое дело было Михаилу Илларионовичу Голенищеву-Кутузову до того, чем жили в Зимнем дворце и во дворцах столичных вельмож! Сам он наслаждался – впервые за долгие годы – домашним уютом, семейным счастьем и покоем.

Едва Михаил Илларионович вошел в свой дом, все пятеро дочек облепили его. Начались бурные объятия и поцелуи, восклицания, охи да ахи.

– Папуля! Папочка! Милый! Наконец ты приехал! Не уезжай больше, папулечка! – наперебой раздавались нежные голоски.

Они звучали для Кутузова воистину райской музыкой. «Что любовь плотская в сравнении с отцовской любовью! Насколько родительское чувство возвышеннее и чище! Нежная беззащитность деток рождает только самые светлые помыслы! – невольно сказал он себе. – Ведь это еще безгрешные ангелы!» Но тут же, поглядев на лучащуюся счастьем Екатерину Ильиничну, сорокалетнюю свою Катюню, устыдился, что невольно принизил тем их долгий и добрый союз. Да и как можно думать о детишках, не думая о Катерине Ильиничне! Она всему главное начало! Не будь ее, не было бы и этих славных пятерых девчурок, возившихся с ним, целовавших его в нос и щеки, теребивших его плащ, шарф, полы и обшлага дорожного мундира, перстень на безымянном пальце…

– Детушки мои ненаглядные, женушка моя, как я о вас скучал! – только и мог пробормотать Михаил Илларионович, борясь с нахлынувшими слезами.

Когда волнения несколько поулеглись, были внесены сундуки с подарками. Мать султана – валиде, великий визирь и капудан-паша прислали роскошные шали, отрезы турецкой, ост-индской и Ормузской парчи, драгоценные перстни и табакерки, украшенный самоцветами кофейный сервиз. Хотя Кутузов и считал, что в Константинополе особой щедрости не проявили, он похвастался Катерине Ильиничне лошадьми в драгоценных уборах, которыми одарил его Селим III.