Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

– Господа! – сказал Зубов, едва Михаил Илларионович завершил свою тираду. – По-моему, граф Александр Андреевич сам должен быть оштрафован за дурные подозрения!

– Кружку! Кружку! – смеясь, потребовала Екатерина.

Притворно ворча, Безбородко достал расшитый золотом кошелек и, за неимением мелочи, бросил в принесенную кружку червонец.

После этого играли в фанты, причем Тутолмину выпало залпом выпить большой бокал воды, а графу Вильегорскому – продекламировать, не зевая, отрывок из «Тилемахиды» Тредиаковского. За роббером [47], для которого государыня удалилась в кабинет с Зубовым, Кобенцлем и приглашенным Кутузовым, она попросила чашку кофе. Любимый мундшенк [48]Екатерины Осип Петрович, войдя с подносом, поставил его на столик, сперва помолился на образ, потом низко поклонился царице и подошел к ее ручке.

Обычай этот, заведенный при покойной Елизавете Петровне, давно уже вышел из употребления как азиатский. Кобенцль, видя, что Екатерина с примерным терпением ожидает конца ритуала, отложил карты и заметил по-французски, что удивляется ее снисходительности.

– Безрассудно огорчать тех, кто верно и усердно служит, – ответила царица. – Всякий обычай от долговременной привычки становится необходимым. Вот как мой кофий. Кстати, не хотите ли чашечку, граф?

Кобенцль изобразил на своем некрасивом, но подвижном лице притворный ужас, а Екатерина засмеялась и обратилась к Кутузову, который в качестве новопосвященного не мог знать некоторых маленьких дворцовых тайн:

– Граф боится, что после моего кофия не удержит карт…

Русская императрица всю жизнь обожала кофе (чай она пила только при болезнях), и самый крепкий, предпочитая сорт мокко. В вызолоченном кофейнике варили ровно фунт, из которого получались лишь две чашки. Чрезмерная крепость умерялась иногда большим количеством сливок. Мундшенк, камердинер Захар Зотов и Марья Саввична Перекусихина потом на той же заварке себе доваривали.

– Во время торжеств по заключению мира в Кючук-Кайнарджи в Москве стояли страшные холода, – сказала Екатерина, вновь берясь за карты. – Секретари мои – Теплов и Кузьмин очень зябли в кабинете. Я приказала подать им мой кофий. Они по чашке выпили и с непривычки почувствовали сильный жар, биение сердца, дрожание в руках и ногах. Да, господа, ко всему должна быть привычка. А какая у нас на очереди карточная фигура?..

Кутузов только смеялся в душе над детскими хитростями Зубова, над плутовством Кобенцля и мудрствованиями в роббере государыни. Нельзя, однако, показывать, что ты слишком много знаешь. Даже в картах. И все же, как ни старался Михаил Илларионович прятать свое давнее, но не позабытое искусство, он выиграл сразу в нескольких фигурах подряд, заказав под конец одну масть – пики.

Зубов, было уверовавший в собственный выигрыш (старая императрица, бывало, поддавалась ему), мог лишь пролепетать расхожую остроту:

– На пиках вся Москва вистует!..

После карт, когда общество пополнилось графом Безбородко и Протасовой, разговор зашел о необыкновенном происшествии.

Капитана одного из гвардейских полков Курточкина за совращение офицерской дочки приговорили к лишению всех прав и ссылке в Сибирь. Капитан этот выслужился из простых солдат и храбро воевал с турками. Он подал прошение на высочайшее имя. Но не заслуги свои выставлял он в качестве смягчающего обстоятельства. В прошении Курточкин признался в том, что он вовсе не мужчина, а девица, бежавшая из донской станицы двадцати лет от роду и выдавшая себя за юношу.

– Я сама произвела освидетельствование и отменила приговор, когда убедилась в правоте написанного, – говорила, наслаждаясь эффектом, государыня. – Приговор был отменен, а девица Татьяна Мироновна Маркина уволена в отставку с положенной ей пенсией…

– Я знавал этого капитана, – сказал Михаил Илларионович. – Под Мачином он… простите, ваше величество, она дралась лучше многих мужчин.

– Поразительная страна – Россия! – воскликнул Кобенцль. – Не перестаешь удивляться и восхищаться ею!..

– Матушка! – лукаво напомнил Безбородко на правах казначея и блюстителя правил малых куртагов. – А ведь ты забыла выполнить свой фант…

– А что же я должна сделать? – покорно спросила Екатерина.

– Сесть на пол, матушка…

– Ах, господа, – произнесла она, выполняя условия фанта, – лета мои таковы, что уже и память отшибло…

Она взглянула на Зубова и молодо засмеялась, как бы опровергая собственные слова, показывая белые ровные зубы.