Олег Михайлов - Кутузов. Книга 1. Дважды воскресший

Тут император поднял руку, пальцы которой приметно дрожали.

– Действительно, я почувствовал камень. Но человек был тут и продолжал идти со мной в ногу. Шаги его по-прежнему издавали звук, подобный удару молота. Тогда я начал всматриваться в него и из-под шляпы встретил такой горящий взгляд, какого не видывал ни раньше, ни позже. Взгляд этот приковывал к себе, у меня не было сил избежать его притяжения. «Ах, – сказал я Куракину, – я не могу даже передать, что чувствую. Но что-то странное…» Я дрожал. Но не от страха, а от холода. Какое-то необъяснимое чувство постепенно охватывало меня и проникало в сердце. Кровь застывала в жилах. Вдруг глухой и грустный голос донесся из-под плаща, закрывавшего рот моего таинственного спутника: «Павел, Павел!» Я невольно отвечал, подстрекаемый какой-то неведомой силой: «Что тебе нужно?» «Павел!» – повторил тот. На этот раз голос звучал ласково, но с еще более грустным оттенком. Я ничего не ответил и ждал. Он вдруг остановился. Я вынужден был сделать то же самое…

Государь взял пухлую руку Кутузова в свою, маленькую и крепкую, сжал ее.

– Я услышал: «Павел! Бедный Павел! Бедный принц!» Я обратился к Куракину, который также остановился: «Слышишь?» – «Ничего, государь! Решительно ничего! А вы?» А я, я слышал! Этот плачущий голос еще раздавался в моих ушах. Я сделал отчаянное усилие и спросил таинственного незнакомца, кто он и чего от меня желает…

Павел выпустил руку Кутузова, наклонил к нему курносое лицо и продолжал совсем тихо, словно страшась, что его могут услышать стены:

– И он сказал мне: «Бедный Павел! Кто я? Я тот, кто принимает в тебе участие. Чего я желаю? Я желаю, чтобы ты не особенно привязывался к этому миру. Потому что ты не останешься в нем долго. Живи как следует, если желаешь умереть спокойно. И не презирай укоров совести. Это величайшая мука для души». Он пошел снова, глядя на меня все тем же пронизывающим взором. И как прежде, я должен был остановиться, следуя его примеру, так и теперь я был вынужден следовать за ним. Я шел, а он давал направление нашему пути. Это продолжалось в молчании более часа. И я не могу вспомнить, по каким местам мы проходили. Куракин и слуги удивлялись, но не смели меня остановить… Посмотрите на него, – вдруг перебил себя император, указывая на князя Александра Борисовича. – Он еще улыбается! Он все еще воображает, что я это видел во сне!

Михаил Илларионович быстро взглянул на Куракина. Тот, борясь с собой, силился улыбнуться. Но лишь жалкая гримаса искривляла его лицо.

В досаде Павел махнул рукой. Он не прочел правильно улыбки своего бывшего фаворита.

– Наконец, – вернулся император к своему рассказу, – мы подошли к большой пустынной площади между мостом через Неву и зданием Сената. Незнакомец уверенно направился к центру ее и там остановился. Я последовал за ним, но услышал: «Павел, прощай! Ты меня снова увидишь. Здесь и еще в другом, увы, далеком месте…» Затем, – с дрожанием в голосе проговорил государь, – шляпа его сама собой приподнялась, как будто бы он прикоснулся к ней. Тогда мне удалось свободно разглядеть его лицо. Я невольно отшатнулся! Я увидел орлиный взор, смуглый лоб и строгую улыбку моего прадеда. То был Петр Великий! Ранее чем я пришел в себя от удивления и страха, он исчез…

Павел замолчал. Молчали и его слушатели, обуреваемые разными мыслями. Кутузов зорко, как врач, глядел на императора. Наконец тот собрался с силами.

– На этом самом месте покойная матушка соорудила затем знаменитый памятник Петру. Не я указал ей место, предугаданное заранее призраком. Поверьте, Михайла Ларионович, я сохранил воспоминание о каждой подробности. Это было видение! Иной раз мне кажется, что все снова повторяется передо мной. Помню, я возвратился во дворец изможденный, словно после многодневного пути, и буквально с обмороженным боком. Потребовалось несколько часов, чтобы отогреть меня под одеялами с горячим пузырем…

Император поднялся с кресел и закончил:

– Надеюсь, мой рассказ не лишен смысла. И я недаром задержал вас.

«Что это? – думал Кутузов. – Искусный розыгрыш? Игра воспаленного воображения больной души? Или…»

– История, право, необыкновенная, – сказал наконец Кутузов, тщательно подбирая слова. – Но, смею заметить, ваше величество, не надо толковать все происшедшее буквально. Это был сон наяву. А ведь снотолковник учит, – с осторожной полуулыбкой продолжал он, – что кровь, привидевшаяся нам, вовсе не означает болезни или раны. А кусающая вас собака обещает, что наяву мы приобретем друга. Мы почасту разговариваем во сне с покойниками, что не мешает нам, проснувшись, оставаться среди живых. Не так ли, государь?