Пелам Вудхаус - Время пить коктейли

– Ты вернешь его в это состояние?

– Ну, не совсем, но что-то сделаю. А сейчас пойду искупаюсь. Как тут снимают комнату? Надо зайти к твоему крестнику?

– Он в Лондоне. Зайди к его няне. Я тоже пойду, она дама серьезная.

[Приезжает Джонни, помирившийся с Белочкой. Сэксби между делом говорит сэру Раймонду: «Я только что сказал Барбаре Кроу…»]

Трубка, рассыпая искры, выпала у баронета изо рта. Сэксби покачал головой:

– Вот так и начинаются пожары.

– Барбаре Кроу?

– Хотя бойскауты используют для этого две палочки. Никогда не мог понять, в чем тут дело. Ну хорошо, трешь палочку о…

– Она здесь?

– Была здесь, когда я шел купаться. Очень хорошо выглядит.

Пока сэр Раймонд поднимал трубку, странные чувства ворочались в его душе, одно – вроде восторга, другое – вроде нежности. Барбара могла приехать только к нему, больше никого она тут не знает. Значит, это – попытка примирения, так называемый первый шаг. Вспомнив, как она горда, сэр Раймонд растрогался вконец. Старая любовь, до поры до времени как бы запертая в погреб, вышла оттуда, совсем как новенькая, и мир стал прекрасен, хотя в нем жили Гордон Карлайл и Космо Уиздом.

Умиляясь все больше, он думал о том, что был не прав. Действительно, кто захочет жить вместе с Фиби? Вообще лучше жить одним, а уж тем более – не с ней. Немного поколебавшись, он решил платить по две тысячи, только бы Барбара согласилась вить семейное гнездышко.

Когда он принял это похвальное решение, появился лорд Икенхем.

[Сэксби уходит. Икенхем, хотя и не сразу, сообщает, что приехала Барбара.]

– Знаю.

– Знаешь?

– Сэксби сказал.

– Что ж ты думаешь делать?

– Жениться на ней, если она меня примет.

– Примет, как не принять! Только упомянешь о тебе – закрывает лицо руками и стонет: «Пупс! Пупс!»

– Нет, правда?

– Еще бы!

– Понимаешь, она не хотела, чтобы Фиби жила с нами.

– Понимаю.

– Сейчас и я понял. Бог с ними, с двумя тысячами. Пусть снимет квартиру.

– Здраво и великодушно.

– А может, полторы?

Лорд Икенхем немного подумал.

– Видишь ли, – сказал он, – Фиби сама выходит замуж.

Сэр Раймонд чуть не подпрыгнул:

– Кто, Фиби?

– Да.

– Моя сестра Фиби?

– И не то бывает.

[Прикинув, стоит ли сразу сказать, за кого она выходит, лорд Икенхем решает пока не говорить и меняет тему.]

– Только знай, Бифштекс, когда вы поженитесь, ты сядешь за новую книгу.

– Что?!

– Да-да, сядешь и напишешь.

– Я не могу.

– Ничего, придется. Ты недооцениваешь волю и силу литературных агентов. Женился на них – все, пиши. Иначе не отстанут.

Сэр Раймонд был потрясен:

– Да не могу я! Я чуть не умер, пока писал «Коктейли». Ты не представляешь, какая это каторга. Писателям что, они привыкли, а я… нет, не могу.

Лорд Икенхем кивнул:

– Что ж, не можешь – так не можешь. Выход есть. Ты слышал о Дюма?

– О ком?

– Об Александре Дюма. «Три мушкетера», «Граф Монте-Кристо».

– А, Дюма! Конечно, конечно. Кто его не читал!

– Вот тут ты и ошибаешься. Читаем мы не его, а тех прилежных молодых людей, которых он нанял. Он – совершенно как ты: денег – хочет, писать – не любит. Значит, грубую работу он препоручил другим.

– Ты думаешь, я кого-нибудь найду?

– Конечно. Например, моего крестника.

– Ой, правда! Он ведь писатель?

– Да, книжки пишет.

– А согласится он?

– С превеликой радостью. Как и Александру Дюма, ему нужны деньги. Будете делить пополам. Как, идет?

– Конечно. Да-да. Это разумно.

– Естественно, надо дать что-то вперед. Это называется «аванс». Пятьсот фунтов – очень удачная сумма. Садись за стол, Бифштекс, выписывай чек.

– Пятьсот фунтов?

– Аванс, под будущие доходы.

– Черта с два я их дам!

– Что ж, и я тебе не дам письмо юного Космо. Да, забыл сказать, я его извлек из горки. Оно тут, в кармане.

Лорд Икенхем предъявил письмо.

– Но если, – прибавил он, заметив, что сэр Раймонд как-то странно ерзает, словно готовится к прыжку, – если ты надеешься его вырвать, учти, что я худо-бедно знаком с джиу-джитсу и свяжу тебя в узел, век не развяжешься. Пятьсот фунтов, Бифштекс, на имя Джонатана Твистлтона Пирса.

Молчали они ровно столько времени, сколько требуется, чтобы медленно сказать «Джонатан Твистлтон Пирс» десять раз кряду. Потом сэр Раймонд поднялся. Вид у него был тот, который в толковом словаре определили бы словами: «угнетен», «подавлен» или «ни к собакам (разг.)»; но заговорил он ясным, твердым голосом:

– Пирс или Пирз?

Тени удлинялись, когда граф пошел через парк, к другому дому, неся Белинде, Джонни, няне и ее констеблю звон свадебных колоколов, – если, конечно, кто-нибудь из них не решит записаться в регистратуре. Стояла погода, которая бывает английским летом от трех до пяти раз. Озеро алело в лучах заходящего солнца, небо светилось зеленью, золотом и пурпуром, а птица, вероятно, знакомая старшему Сэксби, пела свою вечернюю песню, прежде чем отойти ко сну.