Пелам Вудхаус - Время пить коктейли

– Я не отвечаю за дворецкого. Мало ли как он пошутит!

– Вы сказали, что вы – по важному делу.

– Естественно. Что важнее семейной встречи?

– Вы приказали мне вывернуть карманы.

– Приказал? Попросил!

– Верните письмо.

– Оно адресовано сэру Раймонду.

– Вот именно! – загромыхал хозяин. – Мне, а не вам! Это вас ждут большие неприятности, дрянь вы этакая! Письма крадет! Да где это видано! Дай письмо, Фредерик.

Лорд Икенхем, уже взявшийся за ручку двери, на минуту остановился.

– Нет, Бифштекс, – сказал он. – Не сейчас. Ты его не заслужил. Я могу говорить прямо при нашем госте, потому что его явно поразило, как ты обращаешься с сестрой. Меня давно огорчает, что, разговаривая с ней, ты похож на самых неприятных персонажей Откровения. Одумайся, Бифштекс! Окутай ее братской нежностью. Воркуй с ней, как голубь с горлицей. Свези ее в Лондон, своди в театр, в ресторан, а главное, помни, что ты – не восточный деспот, она – не черная рабыня. Альберт Пизмарч будет за тобой следить. Если я узнаю, что ты исправился, письмо – твое. А сейчас пусть висит и грозит как… чей же это меч? Совсем память прохудилась!..

Лорд Икенхем вышел, но через мгновение приоткрыл дверь и сказал:

– Дамоклов. Да, именно – дамоклов.

[Гордон Карлайл сообщает Космо Уиздому, что письмо – у лорда Икенхема, и требует, чтобы тот снова написал дяде. Космо идет в издательство, куда его пригласили, и встречается с Барбарой Кроу, которая там служит. Узнав, что он – племянник ее бывшего жениха, она осторожно расспрашивает о дяде, а потом, перейдя к делам, сообщает, что голливудская студия хочет купить право на экранизацию за сто пять тысяч долларов.]

[Потрясенный такими перспективами, Космо решает забрать у лорда Икенхема единственное свидетельство о том, что автор романа – не он, а сэр Раймонд. Кроме того, он сообщает Карлайлу, что нового письма писать не будет. Хитрый Карлайл догадывается, что Космо поедет в Хаммер-холл, чтобы раздобыть письмо; а жена предлагает снова поехать туда самим и украсть его раньше.]

Через два дня после того как хищные птицы решили поживиться в усадьбе, из нее вышло шествие. Возглавляла его миссис Фиби Уиздом, за нею шел ветеринар, а уж за ним – Альберт Пизмарч. Ветеринар сел в машину, сказав на прощание несколько ободряющих слов. Приезжал он к спаниелю по имени Бенджи, который, как свойственно спаниелям, «что-то подхватил». Фиби и Альберт просидели всю ночь у его ложа, устали, но не отчаялись, мало того – глядели друг на друга с той нежностью, с какой глядят друг на друга былые соратники.

Честный Пизмарч нарадоваться не мог на советы старого друга. Судя по всему, в глазах у Фиби светился тот самый свет, какой светился у дев в беде, когда рыцарь Круглого стола отряхивал руки после битвы с драконом. Ночное бдение сблизило их еще больше, и верный Берт нет-нет да подумывал об икенхемовском методе.

Как там? Да, хватаешь, прижимаешь, осыпаешь. Казалось бы, просто – но страшно. Пизмарч колебался, а когда мужчина колеблется, он упускает момент, и ему остается слушать о молоке с капелькой бренди, которое прописал ветеринар.

– Подогрейте немножко, а? В кастрюльке.

Альберт вздохнул. Для икенхемовской системы нужен ключ, какой-то толчок. Сам Ромео растерялся бы, заговори Джульетта о кастрюльках.

– Сейчас, madam.

– А потом отдохните, вы устали.

– И вы устали, madam.

– Да-да. Но мне надо поговорить с лордом Икенхемом.

– Он удит рыбу, madam. Сходить к нему?

– Нет, что вы! Спасибо вам большое. Это – личная беседа.

– Понимаю, madam, – сказал Альберт Пизмарч и пошел греть молоко с таким чувством, словно он опоздал на автобус. Быть может, в его ушах звенели строки Джеймса Грэма, первого маркиза Монтроз:

А может, и не звенели.

[Лорд Икенхем удит рыбу, размышляя о том, почему Карлайл и Космо, явно охотящиеся за письмом, сторонятся друг друга.]

От этих раздумий его оторвал негромкий оклик, и, обернувшись, он увидел Фиби на берегу. Нехотя свернув удочки, он направился к ней; а вылезая из лодки, испугался ее вида. Так выглядели женщины в Монте-Карло после бессонной ночи.

– Моя дорогая! – воскликнул он. – Прости, но на тебе лица нет. Где твой цветущий вид? В чем дело?

– Я всю ночь сидела с Бенджи. Он заболел.

– Быть не может! Ужасно, ужасно. Лучше не стало?