Сергей Максимов - Бунт Дениса Бушуева

С трудом волоча тяжелый, длинный состав, поезд въехал на мост – это Денис угадал по вдруг изменившемуся стуку колес, хотя поезд шел очень медленно. И в ту же секунду где-то рядом, за вагоном, раздался выстрел. Потом – другой. Выстрелы захлопали часто и резко. Слышны были крики – должно быть, крики конвойных.

Поезд резко затормозил. Бушуев поднял голову. В вагоне притихли. Вдруг кто-то злобно и громко выругался. И дернул Дениса за штанину. Это был тот самый старик, что напевал «Ой, горе, горе всем нам». Он лежал животом на полу и молча показывал Денису под нары.

Поезд стал. Денис заглянул под нары и увидел, что уголовников нет – у стены вагона, как раз посередине ее, в полу, чернел неровный квадрат. Видимо, жулики каким-то образом вырубили пол и бежали в тот момент, когда поезд, убавив ход, взбирался по насыпи к мосту.

Ни одной секунды не раздумывая, Денис заполз под нары, бросил свое тяжелое тело в пролом и очутился между рельсов, за задними колесами вагона. Внизу, где-то далеко внизу, в просвете между шпал Денис смутно увидел черную, как смола, реку. И в первую минуту он хотел сразу, тут же прыгнуть в Волгу. «Нет, разобьюсь», – мелькнуло у него. И он выполз из-под вагона. Но как только он выполз из-под вагона, откуда-то справа открыли по нему стрельбу. Денис повернул было в другую сторону и уже сделал несколько скачков по направлению к пыхтевшему паровозу, как вдруг увидел, что прямо на него кто-то бежит, на ходу клацая затвором винтовки.

Денис схватился за мокрый и скользкий переплет фермы и вымахнул на узкий деревянный настил для пешеходов. Перемахнув через перила, он стал на краю моста и, не выпуская из рук холодных и мокрых перил позади себя, сделал секундный расчет и тяжело прыгнул вниз.

…Летел он что-то очень долго. И думал о том, чтобы правильно упасть и смягчить удар о воду, с тем, чтобы первыми коснулись воды его ноги, обутые в ботинки. Но уже скоро, очень скоро, он понял, что летит неправильно и что надо во что бы то ни стало выправить в воздухе положение тела. Но успел только подумать об этом.

Удар был невероятно сильный. И в первые две-три секунды Денис потерял сознание. Он почувствовал глухой и страшный удар воды о грудь и лицо, словно он упал не в воду, а на камень. Потом он долго, бесконечно долго шел ко дну. Место было глубокое. Позднее он вспомнил, что раз проходил тут на «Товарище» и слышал от команды, что здесь глубокие ямы, образовавшиеся от кессонов, при постройке моста.

Вынырнув на поверхность, он прежде всего ощутил одну лишь черную муть вокруг себя. Дул сильный ветер, и волны били Дениса по лицу. На небе – ни звезд, ни туч: черная муть. И Денис не сразу сообразил, где берег.

Едва он сделал первое движение руками, чтобы поплыть, как почувствовал невыносимую боль в груди и рот его сразу наполнился чем-то соленым и липким. «Кровь… что-то я отбил…» Собрав остатки сил, Бушуев поплыл. На левой ноге ботинка не было, он, видимо, слетел при падении. Правый мешал плыть, и Денис несколько раз пытался его сбросить, но не смог – так и доплыл до песчаной косы в ботинке.

Встав по грудь в воде, Бушуев качнулся и выплюнул тяжелый сгусток крови. Взглянув наверх, он увидел где-то высоко в черном небе смутные силуэты переплетов моста и пыхтящий, выбрасывающий снопы искр паровоз.

Шатаясь, Денис Бушуев вошел в кусты тальника и побрел вдоль берега, часто икая и выплевывая кровь.

В непроглядной ночи шумели листвой на яру тополя и березы. Шел дождь, монотонно стуча по крышам. На Волге, против Отважного, в кромешной тьме боролся с ветром буксирный пароход, тревожно и тоскливо свистя.

Этот свист и разбудил деда Северьяна. Старик поднялся и вздул керосиновую лампу. Загораживая свет ее широкой ладонью, вглянул в угол – не разбудил ли правнука. Нет, Алеша спал, тихо посапывая носом. Он лежал, укрытый лоскутным цветным одеяльцем, на окованном медью сундуке, отвернув льняную головку к окну. Ульяновны и Анания Северьяныча не было: еще накануне уехали в город, на базар, – продавать деревянные ложки, за продажу которых Ананий Северьяныч принялся тотчас же, как только Бушуевы, после конфискации отважинского дома, переехали к деду Северьяну.

Дед Северьян чувствовал себя как-то странно, словно его охватило какое-то беспокойство, что редко с ним бывало. На бревенчатой стене, туго проконопаченной мхом, звонко тикали старенькие ходики с помятыми гирями. Было три часа ночи. Спать старику не хотелось. Он неторопливо натянул холщовые штаны и присел было на кровать, как вдруг услышал, что на крыльцо кто-то входит, но входит как-то странно: ступит ступеньку и – остановится, и снова подымется на ступеньку. И опять остановится.