Александр Амфитеатров - Старое в новом

Грозная миссия бога-громовника уничтожать демонов всецело передана осетинами св. Илье. В ту же путину свою по Кавказу, я записал любопытное осетинское сказание, где горец, в ссоре с шайтаном, отдаёт себя под покровительство св. Илье, и шайтан стал бессильным над своим врагом, кроме шапки его, о которой осетин забыл помолиться: шайтан сдул вихрем шапку с головы осетина; жадный горец бросился догонять её, да так и до сих пор носится с горы на гору, из ущелья в ущелье, в упрямой, но бесплодной погоне; шапка всё катится от него, толкаемая вечным, неутомимым вихрем. Это – горная версия «Моряка-скитальца». (См. мой сборник «Сон и явь», рассказ «Блуждающий осетин»). В осетинской колыбельной песне, записанной мною на ночёвке под Казбеком, мать молит, чтобы Илья и падучая звезда спасли дитя её от нечистой силы. По объяснению моих спутников, падучая звезда, подобно молнии, – оружие, коим Бог и Илья-пророк уничтожают демонские полчища. (См. мой сборник «Грёзы и тени», рассказ «Ариман»). Галицийская легенда о происхождении мира, отмеченная резко дуалистическим характером, говорит, что, когда чёрт услыхал, как ангелы славили Бога в песнях, он захотел тоже иметь подчинённых духов; для этого он омыл своё лицо и руки водою, брызнул ею назад от себя – и сотворил столько чертей, что ангелам недоставало уже места на небесах. Бог приказал Илье-Громовнику напустить на них гром и молнию. Илья гремел и стрелял молниями, лил дождём сорок дней и ночей: вместе с великим дождём попадали с неба и все черти; ещё до сего дня многие из них блуждают по поднебесью светлыми огоньками (т. е. падучими звёздами) и только теперь достигают до земли. Таким образом, падучая звезда – эта молния ночи – принимается то за орудие, то, наоборот, за самую злую силу, убегающую от стрел громовника. В Малороссии думают, что не хорошо смотреть на «маньяка» – название падающей звезды, – и что куда он сверкнёт, – верный знак, что там девица лишилась невинности: поверье, сближающее «маньяка» со сказочными огненными змеями что летают к царевнам, одиноким жёнам-молодицам и красным девицам. Что огненный змей – воплощение молнии, дело ясное не только по тысячам характерных сближений (напр. у Афанасьева), но и по здравому смыслу по, так сказать, непосредственной наглядности в метафоре. Тамбовцы верят, что во время грозы летают огненные змеи-дьяволы, и стараются укрыться от метких стрел Бога или пророка Илии; если стрела настигнет змея близ стога, дома, церкви или дерева они загораются от брызг змеиной крови. Даже мусульмане, – при всей боязни ислама перед какими-либо воплощениями стихийных сил, из опасения идолопоклоннических соблазнов, – имеют предание, что, отчасти однозвучный с Илиею, исторически известный Али, двоюродный брат Магомета, восседает на облаках, и что гром есть его голос, а молния – бич, которым он наказывает злых. Пока народное воображение считает гром явлением отдельным от молнии, оно видит в последней гонимого громом змея-демона; когда научается сливать и гром, и молнию в одно явление, – принимает их за орудие преследования, а демона-змея предполагает или незримым для глаза человеческого, или укрывающимся под видом оборотней, Преследуемые стрелами Ильи-пророка, нечистые духи перекидываются змеями и другими гадами земными, говорит великорусская легенда. При неурожаях, болгары думают, что злые духи женского пола, змеевидные ламии, пожирают хлеб, и если бы не побивал их Илья-пророк, то земля вовсе бы оскудела. Переходя от метафоры к действительности, народ перенёс миссию гонителя змеев небесных на землю – к змеям, зверям и гадам обыкновенным. В Ильин день крестьяне опасаются выгонять не пастбище скотину, так как в этот праздник «Илья отдыхает»; пользуясь его бездействием, нечистые духи, вселясь в зверей и гадов, мстят людям за обычное своё бессилие; выходят из своих нор и бродят по лесам и лугам, терзая и жаля домашний скот, пока наглостью своею не выведут Илью из терпения и не заставят взяться за гром, единственно страшную им угрозу. Боязнь дьявольского оборотничества настолько велика, что многие в этот день не решаются держать в избе даже собак и кошек: неравно и в них укроется нечистая сила и навлечёт на дом стрелу грозного Ильи! Левитов поэтически передаёт рассказ, как во время грозы прасол подобрал барашка, взял его в телегу, спрятал под армяк, молнии, точно живые, стали виться около телеги, а барашек всё теснее жмётся-жмётся к своему избавителю и, наконец, в тоскливом страхе, вдруг говорит человеческим голосом: «Дяденька, а, дяденька! пусти-ка меня к себе в рот!». Прасол, в ужасе, столкнул барашка с телеги, и в ту же минуту его расшибло громом в кучу золы. Знахари, по преданиям русского чернокнижия, сбирают на Ильин день змей, чтобы топить из них сало на чудодейственные волшебные свечи. Другое обычное воплощение демона-оборотня на земле – волк. Замечательно, что Илье-пророку приписывается так же, как и Егорию Храброму, роль «волчьего пастыря». Он выгоняет зверя из логовищ; поселяне уверены, что волки выходят из своих нор после покосов; а до тех пор будто, никто не может открыть «волчьих выходов». Старинные охотники выезжали в Ильин день в поле травить волков. У них была примета: если они затравят тогда зверя, то весь год будут удачливы.