Олдос Хаксли - Время должно остановиться

И в последней отчаянной попытке убедить себя, что Бруно не более чем старый осел, он громко рассмеялся.

Его смех какое-то время звучал, а потом словно провалился в пропасть невозмутимого молчания дружески смотревшего на него собеседника.

– Нет, – сказал Бруно, – я не верю в вечное проклятие. Но только не спиритические сеансы дают мне причины для этого. И еще меньше оснований для такого неверия я нахожу в самом по себе мире, где мы живем. У меня свои резоны. Они связаны с тем, что мне известно о природе…

Он осекся, а Себастьян с улыбкой предвкушения ожидал услышать от него слово «Бог».

– …О природе Газообразного Позвоночного, – завершил фразу Бруно. И теперь тоже улыбнулся с печалью. – Бедный Юстас! Он чувствовал себя настолько безопаснее, называя Бога именно так. Словно название хоть в какой-то степени могло повлиять на факты. А одновременно всегда смеялся над другими людьми за речевые излишества.

«Сейчас он приступит к кампании по моему обращению в свою веру», – подумал Себастьян.

Но Бруно лишь поднялся, подошел к окну, ловким движением поймал с жужжанием бившуюся о стекло крупную синюю муху и выбросил на свободу. Все еще стоя у окна, он повернулся и спросил:

– Вас гложет какая-то мысль, Себастьян. Что случилось?

Застигнутый врасплох, полный панических подозрений, Себастьян помотал головой.

– Нет, ничего. – Хотя уже через мгновение готов был проклинать себя за упущенную возможность.

– И все же именно об этом вы пришли поговорить со мной.

В улыбке, сопровождавшей его слова, не слышалось ни намека на иронию или покровительственный тон. Себастьяна это приободрило.

– Дело в том… – Несколько секунд он колебался, а потом выдавил из себя неестественно театральный смех. – Понимаете, – заговорил он, пытаясь придать делу оттенок легковесности, – я стал жертвой надувательства, можно сказать, мошенничества, – повторил он с напором. Ему вдруг стало понятно, как рассказать свою историю без ссылок на мистера Тендринга или свою унизительную неспособность признать правду. Это будет история излишней доверчивости (с этим он готов согласиться), юношеской неопытности, которой хладнокровно и бесстыдно воспользовались. И теперь он нуждался в помощи.

– Предложить мне всего тысячу, тогда как сам продал его дяде Юстасу за семь! – с негодованием закончил он. – Это откровенный обман.

– Проблема в том, – медленно сказал Бруно, – что у них своеобразные моральные принципы, у этих дельцов-антикваров.

И ни у кого они не были более своеобразными, чем у Габриэля Вейля, мог добавить он, исходя из своего опыта предыдущего общения с этим человеком. Но только не вышло бы ничего хорошего, а скорее, напротив, он бы только все испортил, расскажи то, что он знал о Вейле, Себастьяну.

– Но как отнеслись к этому обитатели виллы? – спросил он. – Наверняка они обеспокоены.

Себастьян почувствовал, как краснеет.

– Обеспокоены? – переспросил он, в тщетной попытке изображая непонимание того, что имелось в виду.

– Ну да, они должны быть обеспокоены неожиданным исчезновением рисунка. И вас волнует именно их реакция, не так ли?

Наступило молчание. Потом мальчик безмолвно кивнул.

– Трудно предложить какое-то решение проблемы, – мягко сказал Бруно, – если тебе не известны все имеющие отношение к делу факты.

Себастьяну стало за себя невыносимо стыдно.

– Простите, – прошептал он. – Я должен был с самого начала объяснить…

И он понуро начал добавлять в свой рассказ детали, которые опустил прежде.

Бруно дослушал его до конца, не вымолвив ни слова.

– И вы в самом деле собирались рассказать обо всем миссис Окэм? – спросил он.

– Я не успел и начать, – объяснил Себастьян, – но тут ее, как нарочно, вызвали.

– А вы не подумали в таком случае поделиться всем с миссис Твейл?

– С миссис Твейл? О Господи, нет!

– Почему же сразу «о Господи»?

– Потому что… – В смятении Себастьян мучительно искал правдоподобный ответ. – Даже не знаю. Ведь рисунок принадлежал не ей. Она не имеет ко всему этому никакого отношения.

– Но, по вашим словам, именно она высказала подозрение в отношении маленькой девочки.

– Понимаю, но все же… – Каннибалы-близнецы в бедламе, и когда загорелся свет, ее глаза сверкали ярко, как у зрителя, который наслаждается комедией из дорогой привилегированной частной ложи в театре. – Просто мне как-то в голову это не пришло.

– Ясно, – сказал Бруно и несколько секунд молчал. – Если я верну вам рисунок, – продолжал он после паузы, – вы обещаете, что доставите его лично миссис Окэм и расскажете ей все начистоту?