Висенте Бласко-Ибаньес - Майский цветок

Размозженная голова представляла изъ себя кровавую кашу, куски которой уносила вода, струившаяся по палубѣ. Старый рыбакъ и другой матросъ, привязанные канатами, были вынуждены оставаться въ соприкосновеніи съ трупомъ и, при боковой качкѣ лодки, ощущали треніе этого ужаснаго обрубка, который поливалъ ихъ кровью.

Дядя Батистъ кричалъ въ отчаяніи:

– Господи! Дай, чтобы скорѣе кончилось!

Его слабый и разбитый голосъ терялся въ страшномъ воѣ моря и бури. Онъ звалъ Ректора, умолялъ его бросить руль и оставить непосильную борьбу. «Подвергались ли честные люди когда-либо такому испытанію? Послѣдній часъ пришелъ, и чѣмъ тянуть это томленіе, лучше оставить лодку на ея волю, чтобы налетѣла на скалы и раскололась вдребезги».

Но Ректоръ не слушалъ его. Трескъ, замѣченный имъ при послѣднемъ напорѣ волны, озабочивалъ его, и, догадываясь объ опасности, онъ не спускалъ глазъ съ мачты, которая, несмотря на прочность, клонилась устрашающимъ образомъ. На верхушкѣ ея все качался крестильный букетъ, пучекъ листьевъ и искусственныхъ цвѣтовъ, которые ураганъ щипалъ, словно предрекая смерть.

Ректоръ не слышалъ даже маленькаго Паскуало, который, съ измѣнившимся до неузнаваемости отъ кровавой маски лицомъ, кричалъ дрожащимъ голосомъ:

– Батя! батя!

Увы! батя не многое могъ сдѣлать: – избѣгать болѣе опасныхъ валовъ, все время ставить лодку между двухъ гребней и стараться, чтобы ее не захлестнуло сбоку. Но обогнуть молъ было невозможно.

Вдругъ бѣдный «Цвѣтъ Мая», полуразрушенный, очутился какъ бы въ глубинѣ провала, между двумя зловѣще-блестящими стѣнами воды, которыя приближались другъ къ другу съ противоположныхъ сторонъ и сейчасъ должны были встрѣтиться, сжавъ лодку. На этотъ разъ у самого хозяина вырвался крикъ ужаса.

Встрѣча произошла въ тотъ же мигъ. Лодка, захваченная водоворотомъ, издала страшный трескъ, подобный одному изъ раскатовъ грома, сухой рокотъ котораго разрѣзалъ пространство; и когда она снова тяжело всплыла на поверхность, то была гладкая, какъ мостъ: мачту сломало на уровнѣ палубы, и она исчезла вмѣстѣ съ парусомъ и привязанными людьми.

Ректоръ мелькомъ увидѣлъ въ пѣнѣ спадавшаго гребня изуродованный трупъ молодого матроса и плывшую возлѣ трупа голову дяди Батиста, который смотрѣлъ вверхъ съ выраженіемъ ужаса.

Съ мола всѣ видѣли, что мачта сломалась: крикъ испуга вырвался изъ сотенъ глотокъ, когда «Цвѣтъ Мая» показался вновь, съ перебитымъ рангоутомъ, съ гладкою палубою, беззащитный передъ волнами. Теперь онъ погибъ безвозвратно. Мать и жена Ректора кричали, какъ безумныя, хотѣли броситься въ море, пойти, по крайней мѣрѣ, до самыхъ переднихъ глыбъ, которыя возвышались среди пѣны, словно головы подводныхъ великановъ.

Всеобщее соболѣзнованіе, мягкое участіе, которое возбуждается въ толпѣ несчастьемъ, окружало теперь этихъ двухъ обезумѣвшихъ. Никто уже не проклиналъ Ректора, всѣ забыли о его заразительной смѣлости и старались утѣшить этихъ двухъ женщинъ тщетными надеждами. Нѣсколько рыбаковъ стало между ними и моремъ, чтобы скрыть отъ нихъ зрѣлище послѣдней борьбы, исходъ которой слишкомъ легко было угадать.

Это ужасное положеніе продолжалось цѣлый часъ. Лодка не слушалась руля. Mope несло ее въ бѣшеномъ бѣгѣ вдоль парапета. Случайно, она не наскочила ни на одинъ выступъ; волна приподняла ее, и она пронеслась, какъ стрѣла, мимо оконечности мола. Передъ Паскуало въ теченіе секунды промелькнули эти громадные камни, на которыхъ было столько дружескихъ лицъ! Какая мука! Быть тутъ, у нихъ на глазахъ, слышать ихъ голоса и умереть!

Нѣсколько секундъ спустя лодка была далеко. Она летѣла прямо къ Назарету, чтобы погибнуть тамъ въ пескѣ, гдѣ уже погребено столько другихъ судовъ.

Антоніо, оглушенный ударами волнъ, оживился передъ моломъ. Надежда на спасеніе озарила его мрачное отчаяніе. Нѣтъ, онъ не хочетъ умереть! Онъ будетъ бороться противъ моря и бури, пока хватитъ силы. Онъ не колебался между вѣрной гибелью въ пескахъ черезъ полчаса и возможностью разбиться о молъ при послѣдней попыткѣ спастись. А, впрочемъ, онъ былъ вѣдь лучшимъ пловцомъ въ Кабаньялѣ…

На четверенькахъ, рискуя быть смытымъ волнами, онъ доползъ до пробитаго водою люка и спустился въ трюмъ.

Ректоръ смотрѣлъ на него съ презрѣніемъ. «Онъ не раскаивался болѣе въ томъ, что сдѣлалъ. Богъ добръ и избавилъ его отъ преступленія. Сейчасъ онъ погибнетъ вмѣстѣ съ предателемъ: а что касается той, которая осталась на сушѣ, ну чтожъ, пусть живетъ! Есть ли для нея худшее наказаніе, чѣмъ остаться въ живыхъ?.. Теперь онъ знаетъ, что въ жизни все – ложь. Единственная правда – смерть, которая приходитъ во время и которая ужъ не обманетъ».