Висенте Бласко-Ибаньес - Обнаженная

– Ты хорошо помнишь ее, Милита?.. Правда, что она была чудная женщина?

Грусть отца перешла и къ дочери, но у нея это длилось одинъ мигъ, не дольше. Ея цвѣтущее здоровье и радость жизни не давали грустнымъ впечатлѣніямъ прочно укрѣпляться въ ея душѣ. Да, чудная женщина. Она часто вспоминала мать… Милита говорила, вѣроятно, правду, но воспоминанія эти не были ни глубоки, ни тягостны, смерть казалась ей безсмысленною вещью, далекимъ и нестрашнымъ явленіемъ, которое не нарушало ея яснаго спокойствія и физическаго равновѣсія.

– Бѣдная мама! – добавила она ораторскимъ тономъ. – Для нея легче, что она умерла. Всегда больна, всегда печальна! При такой жизни лучше умереть.

Въ словахъ ея звучала нѣкоторая горечь – воспоминаніе о молодыхъ годахъ, проведенныхъ въ обществѣ вѣчно больной и нервной женщины, въ тяжелой атмосферѣ острой непріязни между родителями. Въ отношеніи Милиты къ покойной матери было что-то ледяное. Всѣмъ людямъ суждено умереть; слабые должны уходить раньше и уступать мѣсто сильнымъ. Это былъ безсознательный и жестокій эгоизмъ здоровой женщины. Эта неожиданная откровенность открыла вдругъ передъ Реновалесомъ душу дочери. Покойная хорошо знала ихъ обоихъ. Милита была его родною дочерью. Онъ тоже отличался такимъ эгоизмомъ здороваго человѣка и попралъ ногами слабое и хрупкое существо, искавшее въ немъ защиты. Бѣдной Хосефинѣ оставался теперь только онъ, раскаявшійся и влюбленный въ нее по гробъ жизни. Для остальныхъ людей она какъ-будто и не появлялась на свѣтъ; даже у дочери не сохрянилось тоски по покойной.

Милита повернулась къ портрету спиною, забывъ и о матери, и о произведеніи отца. Это лишь художественное увлеченіе! Она пришла по другимъ дѣламъ.

Она усѣлась рядомъ съ отцомъ почти такъ-же, какъ сидѣла недавно другая женщина. Ея теплый голосъ, звучавшій временами, какъ кошачье мурлыканье, ласкалъ Реновалеса. Папа, папочка… она очень несчастна. Она пришла повидать его и повѣдать свои горести.

– Знаю, тебѣ денегъ надо, – сказалъ маэстро, слегка раздраженный ея равнодушіемъ къ матери.

– Да, папочка, денегъ. Ты, вѣдь, знаешь. Я уже говорила тебѣ въ послѣдній разъ. Но не только это огорчаетъ меня. Рафаэль… мой мужъ! Это невыносимая жизнь!

И она разсказывала пустяшныя непріятности своего существованія. Чтобы не быть преждевременно вдовою, ей приходилось сопровождать мужа во время поѣздокъ въ автомобилѣ и интересоваться его экскурсіями, которыя прежде развлекали ее, а теперь стали невыносимы.

– Мы ведемъ жизнь бродягъ, папа. Вѣчно глотаемъ пыль и отмахиваемъ километры за километрами. А я такъ люблго Мадридъ, что не могу жить внѣ его.

Она усѣлась на колѣняхъ у отца и говорила, заглядывая ему въ глаза, поглаживая его волосы, трепля за усы, точно шаловливая дѣвчонка… почти такъ же, какъ та, другая.

– Кромѣ того, онъ большой скупердяй. Ему все равно, если я буду одѣта, какъ бѣдная мѣщаночка. Все кажется ему слишкомъ дорогимъ для меня. Папочка, помоги мнѣ въ затрудненіи; мнѣ нужно только двѣ тысячи песетъ. Эта сумма вывезетъ меня изъ бѣды, и я не буду приставать къ тебѣ съ новыми просьбами о деньгахъ. Пожалуйста, папочка милый. Дѣло въ томъ, что мнѣ сейчасъ нужны деныи. Я нарочно подождала до крайняго срока, чтобы не безпокоить тебя слишкомъ рано.

Реновалесу было не по себѣ подъ тяжестью дочери, сидѣвшей у него на колѣняхъ; эта пышная красавица расположилась у него, какъ дѣвочка. Ея дочерняя довѣрчивость раздражала его, а женскій запахъ напоминалъ тотъ запахъ, который разливался ночью по пустымъ комнатамъ его особняка и мучилъ его. Казалось, что Милита унаслѣдовала отъ покойной ея плоть.

Онъ оттолкнулъ дочь довольно грубо; она приняла это за отказъ. Лицо ея стало печально, глаза овлажнились, и отецъ раскаялся въ своей рѣзкости. Его удивляли эти постоянныя просьбы о деньгахъ. На что ей деньги? Онъ напомнилъ ей о прекрасныхъ свадебныхъ подаркахъ, о царской выставкѣ платьевъ и драгоцѣнностей, устроенной въ этой самой мастерской. Чего ей недоставало?.. Но Милита съ удивленіемъ глядѣла на отца. Co времени свадьбы прошло уже больше года, Видно, что отецъ ничего не понимаетъ въ подобныхъ вещахъ. Неужели она станетъ носить одни и тѣ же платья, шляпы или украшенія въ теченіе долгаго, безконечнаго періода времени… дольше двѣнадцати мѣсяцевъ? Какой ужасъ! Вѣдь, это мѣщанство! И отъ такой чудовищной перспективы на глазахъ ея показались нѣжныя слезки, къ великому ужасу маэстро.

Нечего плакать, Милита. Что ей нужно? Денегъ? На слѣдующій день онъ пошлетъ ей, сколько потребуется. Дома онъ держалъ всегда мало денегъ, надо было взять изъ банка… она не могла понять такихъ вещей. Но побѣда эта придала Милитѣ мужества, и она продолжала настаивать на своей просьбѣ съ поразительнымъ упорствомъ. Онъ обманывалъ ее и несомнѣнно не вспомнилъ бы о ней на слѣдующій день; она хорошо знала отца. Кромѣ того деньги были нужны ей сейчасъ-же. Это было дѣломъ чести (и она произносила эти слова съ самымъ серьезнымъ видомъ), страхомъ передъ знакомыми дамами, которыя могли узнать про ея долги.