Александра Коллонтай - Свобода и любовь (сборник)

Пришла на митинг. Прямо на трибуну. Заранее записана в числе ораторов. Товарищ Юрочкин (теперь уж нет его, убит на фронте) за рукав ее дернул:

– Наша победа, большевики в президиум прошли… Два левых эсера и Американец… Этот-то почти что большевик. Сейчас говорить будет.

Посмотрела на Американца Василиса и почему-то удивилась. Вот так анархист! Она бы его за барина приняла. Крахмальный воротничок, галстук, волосы гладко в пробор расчесаны… Красивый. Ресницы как лучи… Как раз его черед говорить. Вышел. Откашлялся, руку ко рту приложил… «По-барски», – определила Василиса и чему-то усмехнулась.

Голос у него был красивый, вкрадчивый, и говорил он долго, много смешил публику. И Вася смеялась… Молодец анархист! Аплодирует ему Вася. А он, к столу президиума возвращаясь, нечаянно толкнул Васю. Обернулся и извинился. А Вася покраснела. И оттого, что покраснела, еще больше застыдилась и еще краснее стала… Досадно! Но «анархист» не заметил. Сел за стол, небрежно так облокотился на спинку стула и закуривать стал.

Председатель к нему нагнулся. На папироску показывает мол, тут курить неудобно. А Владимир плечами пожал и продолжает курить. Хочу, мол, и буду, мне ваши запреты не закон… Затянулся раза два, увидал, что председатель занялся другим, папироску бросил.

Вася все запомнила. Потом Владимира дразнила. А он ее тогда не приметил еще. Заметил, лишь когда черед ее настал, говорить начала.

Говорила она в тот вечер хорошо. И хоть спиной к нему стояла, а чувствовала, что Американец на нее глядит. Нарочно большевиков выхваливала против меньшевиков, эсеров и анархистов, хотя тогда сама хорошенько не знала, кто такие анархисты. Задеть хотелось Американца, уж очень он из себя барина корчит…

Вспомнила Вася, как посреди речи коса на плечо сползла. Тогда коса у ней была хорошая, вокруг головы обвивала. Заговорилась, загорячилась, шпильки-то и повысыпались… Неловко ей, коса мешает, назад отбросила…

Не знала, что косою-то и приворожила к себе Владимира.

– Пока слушал твою речь не видел я тебя… А как коса твоя на плечо упала, понял я, что не оратор ты, а Вася-буян… Женщина!.. Да такая потешная, растерялась, а храбрится… Ручонками машет, анархистов ругает, а коса-то расплелась, и кудрявые змейки по спине рассыпались. Будто золотые нитки… Тут уж я решил – познакомлюсь с тобой, Васюк…

Это потом Владимир рассказывал, уже когда полюбились. А на митинге она этого не знала. Кончила говорить – и скорее косу заплетать. Юрочкин шпильки подобрал.

– Спасибо, товарищ.

Неловко так, все видят. Боится на Американца взглянуть, верно, заметил, осудил. И досадно ей чего-то, и сердится она на него. А что ей Американец?

Кончился митинг, только расходиться стали, Американец стоит:

– Позвольте представиться…

Назвал себя, от кого представительствует. Руку пожал. И речь Васи похвалил. А Вася опять покраснела. Заговорили, заспорили. Она за большевиков, он за анархистов. Гурьбою вышли на улицу. Дождик, ветер.

От кооператива пролетка ждала. Анархист предложил Василису домой подвезти. Согласилась. Сели. Темно под спущенным верхом пролетки. Близко сидят, пролетка узкая. Трусит лошадь, по лужам шлепает копытами…

И уже не спорят Василиса и Владимир. Затихли. Замолчали. Обоим серьезно так на душе и радостно… Но не знали они, что тогда-то любовь их зародилась.

О пустяках говорят, о дожде, о том, что завтра опять митинг, на мыловаренном, днем собрание кооператива, а на душе светло так, празднично…

Подъехали к Васиному дому. Попрощались. И обоим жалко стало, что так скоро доехали. Но оба промолчали.

– А вы ноги не промочили? – спросил Владимир заботливо.

– Я? – Вася удивилась и чему-то обрадовалась. Первый раз в жизни кто-то о ней подумал, позаботился… И засмеялась Василиса, блеснув ровными, белыми зубами… А Владимиру тут же захотелось загрести ее в объятия и поцеловать эти белые, влажные, ровные зубы…

Калитка щелкнула; сторож впускал Васю в дом.

– До завтра, в кооперативе не забудьте! Собрание начнется в два ровно. У нас по-американски.

Снял Владимир свою мягкую шляпу и провожает Васю низким поклоном. А Вася в калитке обернулась, медлит… Будто ждет чего-то.

Захлопнулась калитка. Вася одна в темном дворике. И сразу праздника не стало… Беспокойно, тоскливо так сжалось сердце. Чего-то жаль. Чего-то досадно…

И кажется Вася себе такой маленькой, такой никому не нужной…

Сидит Вася в вагоне, под голову шерстяной платок подложила, вроде подушки. Не дремлет, а будто сны видит… Прошлое. Любовь свою. Как в кинематографе: лента за лентой, картина за картиной. Радость и горе, все это пережито с Владимиром, с Володькой… Хорошо вспоминать! И боль прежняя в памяти только приятна. Тогда больно было, а теперь зато хорошо!.. Еще удобнее уселась. Вагон покачивает. Баюкает. Хорошо!