Андрей Битов - Нулевой том (сборник)

Подходя к военкомату, он представил, как сейчас этот офицер увидит его стриженым, и поэтому снова очень на офицера разозлился.

– Вот так-то лучше, – сказал тот. – Так бы давно.

– Что – давно? – прикинулся Кирилл.

– Но-но-но! – сказал дежурный. – Ты у меня полегче…

– Полегче – чего?

– Полегче, говорю!

– Ах, полегче!.. Так бы и сказали…

Офицер налился и сказать уже ничего не мог. А Кирилл, довольный собой, стал ходить по вестибюлю так же отдельно и так же вперед лбом, как остальные парни.

Потом их собрали в кучу и повели. Вели, вели. В конце коридора была занавеска. Их завели за нее и там оставили. В этом закутке ходить было негде. И они старались не встречаться взглядами и делали независимые лица. Только два парня, оказалось, знали друг друга и чувствовали себя уверенней и оттого говорили неестественно громко. Это было глуповато, то, что они говорили. Во всяком случае, это было слишком назойливо. Пожалуй, они тоже не были уверены.

Начали вызывать:

– Абельский, Акатов!

– Я. Я…

– Раздевайтесь.

Засуетившись, вызванные застенчиво стягивали через головы рубашки, снимали брюки, оставались в трусах. Клали одежду на стулья. Старались ни на кого не смотреть.

Дверь снова открылась. Высунулась голова.

– Что вы там копаетесь?.. А трусы? Трусы тоже, тоже…

Ребята, потупившись, перешагнули трусы и стали какие-то совсем другие, с незнакомыми лицами.

– Болобонов, Бухалов, приготовиться.

Кирилла снова трясло. Он никак не мог унять этой противной дрожи. Зубы приходилось стискивать, так они прыгали. Было холодно. Кирилл напрягал мышцы всего тела, старался согреться и унять дрожь. Черт, как неудачно сложилось: ночная смена… А так можно было бы работу пропустить…

– Вороненко, Заремба, приготовиться.

Скорей бы вызвали… о черт! Трясет, как собаку. Жди тут, как идиот. Словно тебя в Италию отправят.

– Заславский, Иванов А.А., приготовиться.

Скорей бы… Скорей! Никак его буква не подходит…

– Иванов Н.Ф., Ильин, приготовиться.

– Приготовиться…

– Приготовиться…

– Капитонов, Капустин, приготовиться.

Какой еще Капустин! Еще один Капустин! Глупость какая! Ну да, Капустин. Ка-пу-стин.

– Капустин!

– Я…

– Раздевайтесь.

Кирилл точно так же стянул через голову рубаху. Ощущение было новым. Голова, круглая, гладкая, проскользнула через рубаху с поразительной легкостью. Точно так же перешагнул трусы. Стоял голый. Не знал, как ему стоять, голому…

И вот их ввели: его, Кирилла, и еще какого-то Капитонова. Этот Капитонов был удивительно мал и щупл.

Зал, в который их ввели, поражал своей легкомысленностью. Какие-то лепесточки на потолке и тьма зеркал. Кирилл увидел сразу несколько своих отражений. А перед тем в глазах его маячил щуплый Капитонов. И теперь Кирилл поразился очевидностью и мощью своего тела.

«Мда, тут нечего и думать…»

Однако его, такого здорового, трясло.

Машинально он шел по кругу зала, обходя стол за столом.

То, что за столами сидели одетые люди, а он, Кирилл, должен был расхаживать голый, вызывало в нем чувство скованности и неестественности. Как перед фотографом, только сильнее. А обострившееся желание сохранить достоинство еще больше мешало чувствовать себя просто. И ощущение, что ты стараешься сделать гордое, независимое лицо, а сам голый, было еще неприятней.

Первый врач понравился Кириллу. Весь его вид и тон свидетельствовали об особой благожелательности. Он вежливо предложил Кириллу сесть. И хотя Кирилл и ощутил всю нелепость этого предложения (садясь, он еще резче почувствовал собственную наготу, и клеенка стула была неприятно холодной), он был благодарен этому благожелательному старику. Старик расспрашивал его про все болезни, которые с ним случались, расспрашивал со всеми подробностями и великим участием, слушал внимательно, слегка наклонив голову набок и подмаргивая добрыми глазами. И Кириллу очень хотелось говорить и говорить этому человеку, рассказывать и рассказывать. И Кириллу стало казаться, что, может, действительно он больной и его сейчас освободят. Но старик вдруг прервал на полуслове и, откинувшись, словно удалившись, сказал, и лицо его было усталое и равнодушное:

– Все. Ступайте к следующему.

В Кирилле что-то поднялось и опустилось. Он стоял, снова голый, а потом шел, голый, к следующему столу.

Следующая была толстая круглая тетка очень уютной наружности. Живые ее и веселые глаза обшарили Кирилла. Своим бодрым голосом она расспрашивала все больше о том, откуда он, да где учился, да как его выгнали, кто его родители и как они его отпустили. Она охала и причитала, сочувствовала, сокрушалась. И Кирилл охотно выкладывал ей все, потому что мало кто, да, собственно, никто, не интересовался всем этим, его прошлой жизнью, а ему не хватало этого. Врачиха слушала, слушала и так же внезапно, словно насытившись, сказала: