Френсис Фицджеральд - Семья на ветру

У груды бревен, которые были недавно негритянским домишком, доктор на минуту остановился послушать разговор двух репортеров с двумя оробевшими негритятами. Старая бабка с перевязанной головой сидела в качалке посреди развалин, что-то жевала беззубым ртом и без остановки качалась.

– Через какую же реку вас перенесло ураганом? – спросил один репортер.

– Через эту.

– Эту?!

Малыши поглядели на бабушку, ища подмоги.

– Эту самую, за вашей спиной, – сказала старуха.

Газетчики с презрением взглянули на грязный ручей шириной в четыре ярда.

– И это река?!

– Река Менада. Она называлась так, еще когда я девчонкой была. Да, сэр, река Менада. Этих мальчишек перенесло через нее и опустило на том берегу, и у них даже синяков нет. А на меня вот упала печь, – закончила старуха и пощупала голову.

– Только и всего? – возмутился репортер помоложе. – Перенесло через эту речонку! А сто двадцать миллионов людей, введенных в заблуждение, считают…

– Да, да, ребята, – вмешался доктор Джанни. – Для наших мест это настоящая, очень хорошая река. А мальчишки вырастут, и она станет шире.

Он бросил старухе монету и поехал дальше.

Проезжая мимо деревенской церкви, он остановился и посчитал свежие бурые холмики, пятнавшие зеленое кладбище. Он приближался к эпицентру бедствия. Здесь стоял дом Хауденов, где погибло трое; на его месте осталась груда обломков, длинная печная труба и уцелевшее по иронии судьбы пугало на огороде. Через дорогу среди руин важно расхаживал по крышке пианино горластый петух, карауля свое имущество: чемоданы, сапоги, консервные банки, книги, календари, циновки, стулья, оконные рамы, помятый репродуктор, безногую швейную машину. И всюду одеяла, матрасы, подушки, покореженные пружины, – он никогда раньше не задумывался, как много времени человек проводит в постели. Там и здесь на лугу опять пасутся коровы, лошади, многие в рыжих пятнах йода. На некотором расстоянии друг от друга разбиты палатки Красного Креста. Возле одной доктор заметил Элен Кирлайн, сидит со своим серым котенком на руках. Знакомая картина – груда бревен, точно постройка из кубиков, разрушенная закапризничавшим ребенком, – поведала доктору о происшедшей здесь трагедии. Сердце у него сжалось.

– Здравствуй, малышка, – сказал доктор ласково. – Понравился твоей киске торнадо?

– Нет, не понравился.

– Что она делала?

– Мяукала.

– А-а.

– Она хотела убежать, а я как навалюсь на нее. Она даже меня поцарапала.

Доктор взглянул на палатку Красного Креста.

– Кто сейчас за тобой смотрит?

– Женщина из Красного Креста и миссис Уэллс, – ответила девочка. – Папу моего ранило. Он заслонил меня своим телом, а я – котенка. Папу увезли в Бирмингем, в больницу. Он скоро вернется и построит нам новый дом.

Жалость захлестнула доктора. Он знал – отец Элен не построит больше ни одного дома. Этим утром он умер. Девочка осталась одна и не ведала этого. Над ней, вокруг нее простиралась вселенная – черная, холодная, равнодушная. Она подняла милое доброе личико и доверчиво поглядела на доктора.

– У тебя есть еще какая-нибудь родня? – спросил он.

– Не знаю.

– Зато у тебя есть киска.

– Но ведь это всего-навсего котенок, – возразила девочка и, устыдившись собственного предательства, покрепче прижала к себе свое сокровище.

– Трудно, наверное, растить котенка?

– Очень легко, – поспешила ответить девочка. – С ним никаких хлопот. Он совсем мало ест.

Доктор сунул руку в карман, но, передумав, сказал:

– Знаешь, малышка, я на обратном пути заеду сюда, и мы с тобой все обсудим. Смотри ухаживай за киской получше.

– Ладно, – беспечно ответила девочка.

Доктор поехал дальше. Следующий раз он остановился у дома, не тронутого ураганом. Его хозяин Уолт Каппе чистил на крыльце ружье.

– Что делаешь, Уолт? Готовишь оружие для другого торнадо?

– Другого не будет.

– Ну не скажи. Видишь, как небо темнеет.

Уолт шлепнул ладонью по ружью и засмеялся.

– Не раньше чем через сотню лет. Это я для мародеров. Их тут немало кругом рыскает. И не только черные. Будете в городе, скажите, чтобы прислали полицию.

– Скажу. Вы, я вижу, не пострадали.

– Слава богу. Шестеро нас, и все целы. Одну курицу унесло. Должно, до сих пор где-нибудь крутит.

Доктор повернул в город. Какое-то гнетущее чувство давило его. «Это погода, – подумал он. – Воздух такой же тяжелый, как было в субботу».

Вот уже месяц доктор чувствовал неодолимое желание покинуть эти места навсегда. Еще недавно этот сельский край манил покоем. Когда импульс, оторвавший его от засыхающего корня, исчерпал себя, он вернулся сюда отдыхать, любоваться цветущей землей, жить в ладу с собой и соседями. Покой! Он был уверен: ссора с родными не забудется; как раньше, теперь уж не будет, осадок горечи не пройдет. И на его глазах мирная земля обратилась в землю скорби. Покоя здесь нет. Прочь отсюда!