Хуан Гойтисоло - Цирк

Она поспешно отправила в рот кусок фруктового торта и пощупала ткань ее юбки пальцами, унизанными драгоценностями.

– Ты позволишь?

– Я купила материю у Дике, но раскроила ее сама, по выкройке сестры.

– Дорогая, это прелесть что такое… Настоящее чудо…

– По-моему, немножко ярко… Разве что для лета…

– Что ты, дурочка. Я еще никогда не видела тебя такой воздушной!.. Ты, как говорится, настоящий розанчик!..

– Фу, зачем преувеличивать!.. Наверно, я кажусь уродиной!.. Я все сомневалась, надевать ли это платье, боялась, что меня засмеют на улице.

– Плутовка, ты одержишь немало побед! В таком платье и с твоей новой прической ты смело можешь сбавить себе десять лет.

– Нет-нет, не смейтесь надо мной!.. Со мной покончено!.. Мне пора на свалку!..

– На свалку? – воскликнула Мария-Луиса. – Многие двадцатилетние девушки хотели бы иметь такую грациозную походку, как у тебя. – Она повернулась к донье Кармен и подмигнула ей. – Разве не правда?

– Конечно… Как раз на днях мы с матерью говорили о тебе. «На малютке Флоре, – сказала она мне, – годы не оставляют следа… Никогда еще я не видела ее такой молодой и красивой».

– Ой-ой-ой, я ухожу! Вы насмехаетесь надо мной. Смотрите: я стала красная, как помидор.

– Видишь, какая ты упрямица! – воскликнула Эльвира. – Не говорила ли я тебе то же самое, когда мы выходили из дому? – Она с улыбкой повернулась к остальным. – Если бы я не вмешалась, она сняла бы это платье и надела другое.

Дамы из хунты шумно запротестовали. Затем донья Кармен позвонила в колокольчик, и прислуга внесла поднос с пирожными.

– Разбирайте их поскорее, – сказала донья Кармен, отодвигая свой стул, чтобы расширить круг. – Сейчас подадут суфле.

Эльвира взяла полдюжины пирожных и принялась их уничтожать одно за другим. Слойки она поглощала молниеносно, каждую в один прием. В лионских пирожках она предварительно съедала начинку, ловко вылизывая языком сливочный или шоколадный крем.

– Я так ослабела, просто еле жива, – извинилась она с набитым ртом. – Я вышла из дома в три часа и с тех пор все время на ногах.

– Ты не забыла зайти к Консуэло? – спросила Магдалена.

– Нет, но ее не было дома. Меня принял ее племянник, тот, которого удостоили «дополнительной награды».

– А сеньора Ровира?

– Она обещала прийти. Я перехватила ее по дороге на станцию. Она собиралась в Барселону, к матери.

– Да ну! – сказала Мария-Луиса. – А я и не знала, что донья Тереса уже ходит.

– Да, в прошлом месяце ей сняли гипс с ноги.

На маленьком подносе лежали остатки фруктового торта. Донья Кармен передала Эльвире кусок с толстым слоем варенья.

– Знаете, к кому я еще зашла? – спросила Эльвира, пользуясь паузой. – К Элисе, жене этого сумасшедшего художника.

Сознавая, какой интерес вызвало ее сообщение, Эльвира с достоинством, не спеша надкусила торт.

– Мне давно хотелось попасть к ним домой… Я слыхала такие странные вещи… И вот, направляясь по Буэнайре к Консуэло, я сказала себе: «Была не была!.. Поднимусь-ка я к ним!»

– И зашла? =– воскликнула пораженная Анхела.

– Да, не могла устоять перед искушением. Я хотела знать, правда ли то, что говорят… Позавчера в лавке рассказывали, что они на краю пропасти… Никто больше не хочет верить им в долг…

– А под каким предлогом ты туда явилась?

– Чтобы пригласить Элису на открытие Отеческого приюта.

– Ну и что? – спросила Мария-Луиса, блестя глазами. – Тебе удалось увидеть квартиру?

– Конечно. Там было пусто, никакой мебели, стены закопченные, как будто в комнате разводили костер.

– Невероятно.

– Умереть мне на этом месте, если я сочинила хоть полслова… Даже обеденного стола нет, говорю тебе…

– А Ута? Он был дома?

– Нет, его я не видела. Элиса сказала, что вот уже неделя, как он в Мадриде.

– Выдумки. Вернее всего, он дома, просто не смеет показаться на глаза.

– Поди узнай. Хозяин лавки говорит, что они должны деньги половине Лас Кальдаса.

– Бывают же такие люди, просто непонятно, как это им еще разрешают свободно ходить по улицам.

– Если бы это от меня зависело, я бы упрятала их в тюрьму…

– Разве это не позор…

– Да что там позор – это бич.

– Правильно – бич.

Наступила долгая пауза. Сеньориты, сидевшие в углу на диванчике и креслах, тоже молчали, жадно высасывая из вафельных трубочек красную массу суфле; время от времени они отнимали трубочки от губ, чтобы перевести дыхание, и, улыбнувшись друг другу, с легким вздохом возвращались к своему увлекательному занятию.