Владимир Набоков - Под знаком незаконнорожденных

Неистовый ветер вцепился в четверку наших друзей, когда они вышли из дома. Их ожидал элегантный автомобиль. Линдин жених сидел за рулем – приятный блондин: белесые ресницы и…

– Ба, да никак мы знакомы. Ну как же! Фактически однажды мне уже выпала честь шоферить для профессора. А это, значит, сестричка. Рад познакомиться, Марихен.

– Лезь внутрь, ты, толстый олух, – сказал Мак, и Круг тяжело осел рядом с водителем.

– Вот твой туфель и вот твой мех, – сказала Линда, передавая обещанную шубку Маку, который принял ее и принялся укутывать Мариэтту.

– Нет, просто на плечи, – произнесла дебютантка.

Она встряхнула гладкими каштановыми волосами, затем особым высвобождающим жестом (тыльная часть ладошки быстро порхнула над нежным зашейком) легко взметнула их, чтобы они не лезли под воротник.

– Здесь есть местечко для троих, – сладко пропела она из машинных глубин лучшим ее голоском (иволга золотистая) и, отскользнув к сестре, похлопала по свободному месту у дверцы.

Однако Мак откинул одно из передних сидений, чтобы поместиться прямо за арестантом, положил оба локтя на разгородку и, сунув в рот мятную жвачку, велел Кругу вести себя прилично.

– Все на борту? – осведомился д-р Александер.

В этот миг распахнулось окошко детской (крайнее слева, четвертый этаж), высунулся один из молодцев и завопил что-то вопрошающее. Из-за буйного ветра ничего нельзя было извлечь из мешанины слов, вылетавшей наружу.

– Что? – крикнула Линда, носик ее нетерпеливо наморщился.

– Углововглувуу? – взывал из окна молодец.

– Лады, – сказал Мак, ни к кому в отдельности не обращаясь. – Лады, – повторил он. – Мы тебя услышали.

– Лады! – крикнула вверх Линда, сложив рупором руки.

В трапеции света замаячил в бурном движении второй из юнцов. Он вцепился в запястья Давида, взобравшегося на стол в тщетной попытке достигнуть окна. Ярковолосая светло-синяя фигурка исчезла. Круг, мыча и дергаясь, наполовину вывалился из машины с повисшим на нем Маком, обхватившим его за поясницу. Машина поехала. Бороться было бессмысленно. Процессия цветастых зверушек пронеслась по косой полоске обоев. Круг упал на сиденье.

– Интересно, чего он спрашивал, – сказала Линда. – Ты совершенно уверен, что все в порядке, Мак? Я хочу…

– Ну, у них же свои инструкции, разве нет?

– Я полагаю.

– Всех шестерых, – выговорил Круг, задыхаясь, – всех шестерых, вас, будут пытать и расстреляют, если с малышом что-то случится.

– Ай-яй-яй, какие плохие слова, – сказал Мак и не слишком нежно тюкнул Круга за ухом костяшками четырех расслабленных пальцев.

Д-р Александер, именно он разрядил несколько напряженную атмосферу (ибо не приходится сомневаться, что в эту минуту все они ощутили – что-то пошло не так).

– Что ж, – сказал он с умудренной полуулыбкой, – уродливые слухи и некрасивые факты не всегда так же неизменно верны, как уродливые невесты и некрасивые жены.

Смех брызнул из Мака, прямо Кругу на шею.

– Ну, я скажу, у твоего нового отличное чувство юмора, – прошептала сестре Мариэтта.

– Он университетский, – сообщила большеглазая Линда, благоговейно кивая и выпячивая нижнюю губку. – Он ну прямо все знает. Меня просто оторопь берет. Ты бы видела, как он управляется с пробками или с разводным ключом.

Девушки предались уютной беседе, как это водится у девушек, сидящих на заднем сиденье.

– Расскажи мне побольше про Густава, – попросила Мариэтта. – Как они его придушили?

– Значит, так. Приходят они с черного хода, я как раз готовила завтрак, и говорят, у нас приказ избавиться от него. Я говорю, ага, но чтобы никакой грязи на полу и никакой стрельбы. А он заперся в гардеробе. Прямо слышно, как он там трясется, одежда на него сыпется, плечики звякают. Такая гадость. Я говорю, парни, я не желаю смотреть, как вы это будете делать, и не желаю тратить весь день на уборку. Так что они свели его в ванную и там за него принялись. Конечно, утро у меня пропало. Мне к десяти к дантисту, а они засели в ванной, и просто жуть, какие оттуда звуки, особенно от Густава. По крайней мере минут двадцать они там возились. Говорят, адамово яблоко у него было жесткое, как каблук, – и, конечно, я опоздала.

– Как обычно, – прокомментировал д-р Александер.

Девушки рассмеялись, Мак повернулся к младшей из двух и перестал жевать, чтобы спросить:

– Тебе правда не холодно, Син?

Баритон его сочился любовью. Девчушка вспыхнула и украдкой сжала ему ладонь. Она сказала, что ей тепло, ах, очень тепло. Пощупай сам. Вспыхнула же она оттого, что он произнес потаенное прозвище, не известное никому; каким-то чудом он проник в эту тайну. Интуиция – это сезам любви.