Джек Керуак - Море – мой брат. Одинокий странник (сборник)

Долгие прогулки по бульварам с фляжкой коньяка. – Всякую ночь другая комната, каждый день четыре часа на поиски ночлега, пешком с полным мешком. – В трущобных кварталах Парижа многочисленные несвежие дамы холодно отвечали «complet» [63], когда я осведомлялся о нетопленных комнатах с тараканами в сером парижском сумраке. – Я шел и спешил, сердито толкая людей вдоль Сены. – В маленьких кафе ел стейки с вином в порядке компенсации, медленно жуя.

Полдень, в кафе возле Les Halles , луковый суп, pâté de maison [64]с хлебом, за четвертачок. – Днем, девушки в меховых шубках вдоль Бульвара Сен-Дени, надушенные – «Monsieur?»

«Еще бы…»

Наконец я нашел себе комнату, где мог оставаться все три дня, гнетущая грязная холодная лачуга, содержимая двумя турецкими сутенерами, но добрейшей души парнягами, что я пока встречал в Париже. Здесь, открыв окно безотрадным дождям апреля, я спал свои лучшие сны и набирался сил для ежедневных двадцатимильных походов по Королеве Городов.

Однако назавтра я был внезапно безотчетно счастлив, сидя в парке перед церковью Trinité [65]возле вокзала Сен-Лазар среди детей, а затем вошел внутрь и увидел мать, молившуюся с такой самоотдачей, что напугала ее сына. – Мгновенье спустя я увидел крохотную мамашу с босоногим сыном, ростом уже с нее.

Я походил вокруг, на Пигаль начало слякотить, как вдруг солнце вырвалось на Рошешуа, и я открыл Монмартр. – Теперь я знал, где буду жить, если когда-нибудь вернусь в Париж. – Карусели для детворы, восхитительные рынки, прилавки с hors d’oeuvres [66], лавки с винными бочками, кафе у подножья величественной белой базилики Sacré-Coeur [67], очереди женщин и детей, ожидающих горячего немецкого хвороста, молодой нормандский сидр внутри. – Красивые девушки возвращаются домой из приходской школы. – Тут надо жениться и семью заводить, узкие счастливые улочки полны детей, и они тащат длинные булки хлеба. – За четвертачок я купил с лотка огромный кус сыра «грюйер», затем громадный шмат заливного мяса, вкусного, как сам порок, затем в баре спокойный стакан портвейна, а потом пошел смотреть на церковь высоко на утесе, глядящую на мокрые от дождя крыши Парижа. —

La Basilique du Sacré-Coeur de Jésus благолепна, может, по-своему одна из красивейших церквей (если у вас душа рококо, как у меня): кроваво-красные кресты в витражных окнах, куда западное солнце посылает золотые столбы на витиеватые византийские синевы напротив, представляющие иные ризницы – натуральные кровавые бани в синем море – и все бедные печальные таблички, отмечающие строительство церкви после осады Бисмарком.

Вниз по склону под дождем, я зашел в великолепный ресторан на рю де Клиньянкур и съел тот ни с чем не сравнимый французский суп-пюре и целую трапезу с корзинкой французского хлеба и моим вином, и тонконогими бокалами, о которых мечтал. – Глядя через весь ресторан на робкие бедра новобрачной девушки, у которой большой медовомесячный ужин с ее молодым мужем-фермером, ни та ни другой ничего не говорили. – Им теперь полвека вот такого в какой-нибудь провинциальной кухне или столовой. – Солнце вновь прорвалось, и с набитым животом я побродил меж тиров и каруселей Монмартра и увидел молодую мать, обнимавшую свою маленькую дочурку с куклой, качавшую ее на коленках, и смеясь, и обнимая ее, потому что им так весело было на карусельной лошадке, и я заметил в ее глазах божественную любовь Достоевского (а наверху, на горе над Монмартром, Он раскрывал Свои объятья).

Теперь чувствуя себя чудесно, я прогулялся и снял наличку по дорожному аккредитиву на Gare du Nord [68], и прошел всю дорогу пешком, веселый и довольный, по Бульвару де Мажента к громадной Пляс де ла Репюблик и дальше вниз, иногда срезая путь по боковым улочкам. – Уже ночь, вниз по Бульвару дю Тампль и Авеню Вольтер (заглядывая в окна неведомых бретонских ресторанчиков) до Бульвара Бомарше, где мне показалось, что вижу мрачную тюрьму Бастилию, но я даже не знал, что ее снесли в 1789-м, и спросил у одного парня, «Où est la vielle prison de la Révolution?» [69], а он расхохотался и сообщил мне, что несколько камней от нее осталось в станции подземки. – Затем в подземку: поразительно чистые художественные рекламы, вообразите рекламу вина в Америке, на которой показана голенькая десятилетняя девочка в дурацком колпачке, свернувшаяся вокруг бутылки вина. – И поразительная карта, что зажигается и показывает тебе маршрут разноцветными пуговичками, когда нажимаешь на кнопку станции назначения. – Вообразите Нью-Йоркскую МСП [70]. И чистенькие поезда, бродяга на лавке в чистой сюрреалистической атмосфере (не сравнить с остановкой на 14-й улице по линии Кэнарси).