Марсель Прево - Шоншетта

Сегодня получила очень сердечное письмо от папы; пишет, что здоров, но ни слова о том, что было в наше последнее свидание. Я также хочу забыть его.

20-го марта

«Он» приехал третьего дня, утром. Шел дождь, и д'Эскарпи был весь в грязи, притом плохо выбрит. Не понимаю, как это Луиза находит его красивым! Невеста не могла дождаться его и вышла встретить; я осталась около мадам Бетурнэ. Впрочем, я не могла удержаться, чтобы не раздвинуть немножко занавески и не выглянуть из окна. Луиза и ее жених поцеловались – при кучере! Вот уж не понимаю Луизы! «Он» поднял взор на окна. Надеюсь, он меня не заметил. Когда д'Эскарпи сошел вниз, переодетый и выбритый, он показался мне несколько лучше, но, как все офицеры, он не умеет носить штатское платье. Заметив, что я наблюдаю за ним, он сам извинился за свой туалет. За столом он был очень весел, хотя рассеян, и своим богатырским аппетитом оказал должную честь всем кушаньям. Луиза сидела рядом с ним, ничего не ела и не сводила с него взора. Как это смешно!

Мне, собственно говоря, также не хотелось есть; я чувствовала себя нервной и расстроенной; мне хотелось плакать. Но я против воли слушала рассказы д'Эскарпи о разных приключениях в Китае, в Африке. Один раз я даже засмеялась, но мне самой стало больно от этого смеха.

Зачем я смеялась! Я вовсе не хочу обращать внимание на этого господина! Я его терпеть не могу!

Уходя вечером из гостиной, Жан поцеловал мадам Бетурнэ и Луизу; у меня болезненно сжалось сердце, и, когда мы пришли в наши комнаты и Луиза хотела, как всегда, поцеловать меня в лоб, я отвернулась, и поцелуй скользнул по моим волосам.

Я чувствую, что с моей стороны глупо сердиться на Луизу. Мне надо сердиться только на себя; но я очень несчастна и не могу справиться со своим сердцем; я глубоко страдаю и – что всего печальнее – ни с кем не могу поделиться своим горем.

Сегодня, сославшись на мигрень, я не сошла к завтраку. Луиза хотела остаться со мной, но я понимала, как ей это тяжело, и настояла, чтобы она сошла вниз. Днем меня навещали. Мне стало стыдно, что все так заняты мною, и я решила сойти к обеду.

Мсье д'Эскарпи с участием осведомился о моем здоровье. Как это любезно с его стороны! За обедом он опять упражнялся в роли рассказчика. Он рассказывает очень хорошо, но мне несносны его истории – они страшно раздражают меня. Кажется, он заметил это и, взглянув на меня, внезапно умолк. Этот странный человек как будто читает в моих глазах мои сокровенные мысли.

Весь вечер он не поддерживал разговора. В гостиной он уселся рядом с Луизой, и они принялись вместе рассматривать какой-то альбом. Я сидела в кресле у огня и каждый раз, поднимая голову, встречала устремленный на меня взгляд темных глаз д'Эскарпи.

Я буду тверда и останусь непроницаемой; я умерла бы от стыда, если бы он угадал мои мысли.

31-го марта

Что служилось? Я страшно взволнованна и пишу эти строки, чтобы несколько успокоиться. Луиза только что легла; я отсюда слышу ее рыдания. Бедная милочка! Когда сегодня вечером мы пришли в свои комнаты, она с плачем бросилась мне на шею. Сначала я пробовала успокоить ее, думая, что это – один из тех первых припадков, которые часто случались со мной во время моей болезни, но ничто не помогало: Луиза продолжала рыдать.

– Да что же с тобой, моя дорогая Луизетта? – спросила я, – о чем ты плачешь? Скажи же твоей Шоншетте! Разве ты больше не любишь меня?

– Нет, люблю, люблю, – пролепетала Луиза сквозь рыдания, – это все он… он…

– Ну, что такое? Он огорчил тебя?

Держа ее в объятиях, я почувствовала, как она снова затряслась от рыданий. Я скорее угадала, чем поняла слова:

– Он… меня не любит… он больше не любит меня…

Признаться ли? Да, уж буду говорить одну правду в этой тетради ежедневной исповеди.

Тяжело иметь такое гадкое сердце, но, услышав эти слова, я почувствовала минутную вспышку торжества. Я все-таки протестовала:

– Что за глупости, Луизетта! Полно! С чего ты взяла? Он только на тебя и смотрит. Если бы я была кокеткой, я была бы страшно оскорблена тем, что он вовсе не обращает на меня внимания.

Луиза перестала плакать; я думаю, ей очень хотелось, чтобы ее разуверили: она упивалась моими словами; ее лицо прояснилось.

– Так ты думаешь? – начала она.

– Я уверена, глупенькая ты этакая! Чего же ты от него хочешь? Чтобы он весь день целовал тебя?

– Нет, я вовсе не этого хочу, – ответила Луиза неопределенным жестом, – но я хотела бы, чтобы он был откровеннее, чистосердечнее, когда мы с ним наедине. Он со мной слишком вежлив, слишком корректен… не знаю, понимаешь ли ты, что я хочу сказать. Он никогда не забывает известных границ, особенно с тех пор, как ты здесь, и я уверена – слышишь? – уверена что сегодня, прощаясь он колебался, поцеловать ли меня!