Марсель Прево - Куколка (сборник)

Однако, я провел первые дни своей самостоятельной и свободной жизни крайне меланхолично. Я с самого детства привык к тому, что при мне всегда находилось лицо, интересующееся мной и заботящееся обо мне. Теперь же я был совершенно одинок и вполне предоставлен самому себе. Правда, при мне был старый слуга, выбранный самой мадам де Тенси, но ведь это был только слуга: исполнительный и старательный человек, но вполне чуждый моим интересам и запросам, человек, с которым я не мог ни побеседовать, ни отвести душу…

Вскоре я убедился в том, что мне положительно, мучительно не хватает моего наставника. Я скучал по нему и ощущал его отсутствие, как должно быть, ощущают отсутствие раздражительной и надоедливой любовницы, с которой только что разошлись после долгих лет сожительства. С одной стороны, как будто и радуешься, что, наконец, избавился, а с другой – чувствуешь мучительную пустоту и грусть…

В этот период времени я, к своему великому удивлению, обрел в себе незаподозренные даже мной самим запасы сыновней нежности и к мадам де Теней, и к моему наставнику, и даже к моему опекуну. Я каждому из них написал по длинному письму и думаю, что они могли остаться довольны, потому что, помимо моей искренней привязанности к ним, они могли еще убедиться и в том, что я веду безукоризненный образ жизни: усердно занимаюсь, хожу в министерство, в свободные часы брожу по парижским музеям, а потом возвращаюсь к себе и снова сажусь заниматься.

Мадам де Тенси даже сочла своим долгом написать мне письмо, в котором дружески посоветовала не слишком утруждать свои мозги, а время от времени давать себе отдых и легкое развлечение. Она дала мне адреса нескольких знакомых домов и попросила меня бывать у ее друзей, уверяя, что я там не соскучусь, так как в каждом из них есть молодые люди моего возраста или барышни. Я поблагодарил ее за внимание и заботу обо мне, но решил воздержаться от этих посещений.

Жизнь страстно влекла меня к себе, а вместе с тем и пугала.

Я был далеко не глуп и потому прекрасно понимал, что еще совершенно не знаю жизни. Хотя я был уверен в своем воспитании и прекрасно знал, что ни при каких обстоятельствах не растеряюсь и в любом обществе всегда сумею держать себя уверенно и с достоинством, как подобает светскому молодому человеку, но… это не удовлетворяло меня. Я входил в жизнь со сладостно-жутким трепетом новобрачной; у меня было совершенно нетронутое детское сердце, при воображении пансионерки, жадно рвущейся к романтическому неизвестному и жаждущей приключений. И я это сознавал!

Приключение!.. Приключение, которое кинет меня в объятия женщины, но не одной из тех, которые отдаются за деньги, а искренне увлекающейся мной, страстно и поэтично любящей меня. И я представлял себе, как она оживит и преобразит своим присутствием мой одинокий хорошенький уголок. Я представлял себе ее неизвестный мне, но гармоничный голос, ее смех, несущийся по моим комнаткам, легкий шелест ее одежд, опьяняющий запах ее молодого, гибкого тела.

Но, я хотел, чтобы это «приключение» было неожиданно, смело и упоительно-безумно, чуждо банальности обычных представлений и обычной лжи адюльтеров, Я хотел, чтобы «она» была женщиной из общества, но не того общества, в котором вращаются мадам де Тенси, мой наставник и опекун, чтобы «она» не могла сказать при моем первом робком поцелуе: «О, мсье Филипп д'Алонд, так ли вас воспитывали?» Ну, одним словом, я мечтал об одном из тех приключений, которые мне представлялись во время моих научных поездок, но реализации которых вечно мешали бдительность и строгость моего наставника.

Я подходил к зеркалу, разглядывал себя и думал: «Неужели же не найдется красивой, умной и доброй молодой женщины, которой придутся по вкусу эти большие карие глаза, эти густые каштановые, волнистые волосы, эти правильные черты лица и прелестные, ровные зубы?.. Ведь я – красивый малый, черт побери! Я молод, полон сил и жажду любви! Чего же еще? Приди же, желанная, страстно любимая, приди! Я жду тебя!»

О, как я ждал ее, эту неведомую женщину, мечту моих юношеских пылких грез! Как страстно я призывал ее, с какой готовностью предлагал ей свое нетронутое юное сердце, простирая к ней свои трепещущие целомудренные объятия!

Вице-директором того департамента министерства иностранных дел, к которому я был прикомандирован, был некий Лорио, известный у служащих под названием: «мое положение», так как он имел обыкновение чуть не ежеминутно употреблять эти слова. Он крайне любезно встретил меня: он очень любил людей «хорошего общества» и очень ценил родовитость и древность рода.