Владимир Орлов - Истощение времени (сборник)

– Не знаю, как тебя пристроить. На щите тоже намокнешь. Может, посадить тебя на крышу и привязать, чтобы не свалился?

– А сам ты будешь сидеть в кабине?

– Я привычный, – сказал Эдик.

– Я тоже привычный.

Эдик пожал плечами, а Дьяконов покачал головой. Букварь подумал, что температура у него, наверное, перевалила за тридцать восемь, и ему захотелось лечь. Но он подошел к трактору и залез в кабину.

– Поехали, – сказал Эдик.

Он уселся слева, трелевочный заурчал и медленно покатил мимо темно-коричневых домиков. Под соснами, под кедрами, похрустывая ветками, выбрались на узкую, покрытую черно-бурой кашей дорогу.

– Зименко в Кошурникове? – спросил Букварь.

– Там. Будешь курить?

– Нет. Спасибо.

– Он с бригадой Мамаева у моста. В воде. Мост спасают. Джебь тоже взбесилась.

Эдик прикуривал, а трелевочный урчал и пробирался между сосен и кедров, словно выдрессированный. Потом Эдик стал рассказывать о Кошурникове.

Вчера Кошурниково превратилось в остров. Джебь разлилась на все двести, затопила контору Артемовского лесозавода, прорвала трубу перед мостом и промыла галечную насыпь. На Большой земле в Артемовске остались все тракторы и все машины, кроме одного старенького самосвала. Прораб Мотовилов бегал по Артемовску и искал лодочника. Артемовские качали головами: они не сумасшедшие и не любители острых ощущений. И все же один нашелся. «За десять рублей в день», – сказал. Мотовилов переплывал Джебь, стоя в лодке, посасывал мундштук, важный, как адмирал, вез на «остров» работников столовой. Но оказалось, что на «острове» нет хлеба. Из Артемовска к Джеби доставили фургон с хлебом и устроили его у трелевочного на спине. Трактор медленно форсировал Джебь. По воде плыла одна кабина. Эдик по грудь сидел в воде. Метрах в восьми от берега трактор остановился. Берег был обрывистый, и на «остров» Эдик забраться не смог. Тогда цепочка кошурниковцев спустилась к трактору. Эдик выдавал хлеб, а ребята уносили его на руках. По пояс в воде. По нескольку буханок каждый.

– Знаешь, когда бывает трудно, – сказал Эдик, – вспоминаю о Михалыче, ну об этом изыскателе, о Кошурникове, чьим именем станция названа. Это был коммунист… Вспомню о нем, и как-то стыдно становится… Вот и в те дни…

– Ага, – кивнул Букварь, – я тоже часто о нем вспоминаю. Помогает…

– Те буханки носили осторожно. Как снаряды, – улыбнулся Эдик.

Эдик улыбался редко, а улыбка у него была детская.

– Ты не спал ночью?

– Много тут поспишь! – проворчал Эдик.

Букварь вдруг захотел спросить Эдика, видел ли он Зойку и как там она, но не успел. Трактор вздрогнул и остановился. Впереди была Канзыба.

Эдик вышел из кабины и под дождем, засунув руки в карманы потрепанного комбинезона, походил по травянистому берегу, соображая что-то рассеянно, всем своим видом показывая полное пренебрежение к Канзыбе и ее бешенству, потом сплюнул непочтительно в ржавую воду и вернулся.

– Ладно. Будем считать, что ям здесь нет.

– Раньше тут был приличный брод.

Трактор тронулся мягко и не спеша, накренился вперед, и Канзыба лизнула его. Букварь напрягся, ухватился руками за сиденье, приготовился, стиснув зубы, драться с Канзыбой, тупой и неутомимой, которую он победил вчера и которая не забыла об этом поражении. Ее день, единственный день в году, продолжался, и в этот день она не прощала обид.

Но трактор шел, не обращая никакого внимания на Канзыбу, упрямый и спокойный. Канзыба злилась, била по гусеницам, брызгалась и грязными холодными каплями залетала в кабину. А трактор шел и шел, относясь к ней с пренебрежением, которому он научился у своего хозяина.

Букварь приготовился к тому, что Канзыба будет выкидывать штучки, зло шутить, крутить трактор, волочить его по течению. Но трактор двигался уверенно, упираясь стальными лапами в землю, и река его беспокоила мало. И, когда Канзыба поняла, что с трактором ей ничего не сделать, она принялась за людей.

Она поползла по полу кабины ржавыми струйками, огибавшими сапоги. Потом трактор чуть-чуть вздрогнул и опустился, и Канзыба ворвалась в кабину, била по ногам, шумела, устроила в кабине свою протоку. Букварь подтянул ноги и держал их на весу, а потом скосил глаза в сторону Эдика. Эдик сидел неподвижно, с напряженным, металлическим лицом, приросший к рулю. Ноги его стояли в воде. И Букварь опустил ноги.

Вода медленно и равномерно подымалась, мутная, быстрая, дошла до колен, леденила тело. «Ну и черт с ней!» – успокоил себя Букварь. А вода поднималась неотвратимо, как гангрена, и Букварю на секунду стало страшно. Вода обожгла живот, поднялась до груди. Краешком своим щекотала кожу под карманом рубашки…