Владимир Орлов - Истощение времени (сборник)

– Поповы мы, – сказал старший.

– Ну и что?

– Нас к вам направили. – Младший мотнул авоськой. – Сказали, вы нас устроите с койками…

– К нам? – спросил Букварь.

– Поповы мы, – обиделся старший и сморщил нос. – Я Василий, а он Прокофий. А с вами работал Иннокентий…

– Так вы Попы! Попы! Гады и обыватели! – закричал Спиркин. – Так бы сразу и сказали! Попы вы…

– Во-во! – обрадованно заулыбался Василий и снова сморщил нос. – Попы мы! Гады! И обыватели. Попы мы!

– У вас был верблюд? И собака?

– Во-во! Хороший был верблюд. Оставили мы его ребятам. Мясокомбинатским.

– А собаку они зарыли, – сказал Виталий. – И надпись написали. Она у них съела кусок мяса.

– Мы сюда работать, – насупился младший Поп и помотал авоськой, – нас к вам насчет коек направили.

– Устроим, – сказал Букварь, – только мы сейчас не можем уйти. Вы уж подождите, а?

– Подождем. Мы вам подсобить можем. Мы все умеем. Видал, какие мы здоровые!

– Вами дороги мостить можно.

– Или вместо шпал класть, – обрадовался старший Поп.

– Ага, – сказал Букварь. – Будете с нами рельсы таскать.

Рельсы все пристраивались к шпалам. Букварь смотрел на часы, стрелки бежали быстро, и теперь можно было поверить твердо в то, что начать укладку они сегодня не успеют. Но на это было уже наплевать. Букварь понимал, что слова и звуки, которые он сегодня слышит, движения рук человеческих и инструментов, которые видит он, – самые обычные и будничные, нет в них ничего сверхкрасивого и музейного, и все же Букварь с жадностью старался запомнить все эти звуки и движения, запомнить их надолго, на всю жизнь.

Рельсы улеглись на насыпи, все, как им положено было улечься. Металл заскрежетал, заскрипел, запылил едкими крошками, сверла впились в него, начали выгрызать отверстия для костылей, узкие глубокие дыры.

– Все. Кончили, – поднял руку Макогон. – Спасибо. До завтра.

– Ну уж нет! – сказал Букварь.

– Василь Михайлович, – взмолился Зименко, – дайте хоть первое звено…

– Законодательство, – сказал Макогон. – Семичасовой рабочий день.

Рука его опустилась нерешительно, дернулась, и это означало: Макогон колеблется и хочет, чтобы его переубедили.

– Василь Михайлович… Мы ж для души…

– Это вроде учебное занятие будет.

– Ну хорошо, – махнул рукой Макогон. – Ну ладно. Ну, если учебное…

Заорали, запрыгали здоровые парни, как дети, как необсохшие несмышленыши, которым принесли в детский сад новую заводную игрушку. Рванулись всей оравой к двум блестящим рельсинам, уложенным на шпалы, затопали сапожищами, разбрызгивая гравий на насыпи. Бежали радостные, довольные, кричали громко, хохотали и шлепали друг друга по спинам. Букварь видел рядом с собой смеющееся лицо Виталия, хотел крикнуть ему что-то и не нашел слов. Макогон семенил за ними, улыбался и мотал головой: «Ну и дурачье! Ну надо же! Ну и дурачье!» У рельсов застыли, замолчали, стали серьезными.

– Теперь без шума, – сказал Макогон, – теперь по-взрослому… Теперь рельсы…

Начиналось самое святое. Начиналось так просто, словно надо было вбить в стену какой-нибудь ерундовый гвоздь. Всего-навсего. Рельсы уложили прямо-прямо. Металлический треугольник приник к их стальным концам и проверил, как они лежат. Треугольник был большой, и вершина его показывала на восток. Там, за сопками и тайгой, деревянный город Тайшет ждал постукивающие по стыкам вагонные колеса.

– Зрители, – сказал Виталий. – Собираются.

Кончилась всюду работа, и вот теперь потянулись к насыпи люди. Их становилось все больше и больше. Они стояли молча, словно боялись помешать самым главным рабочим в Курагине. Они смотрели.

– Тоже мне, – хмыкнул Спиркин, – что здесь, стадион, что ли?

Букварь увидел внизу, у насыпи, Ольгу, Дашу и Зойку, они смеялись и махали ему руками. Но Букварю было не до шуток, и он с серьезным видом поднял костыльный молоток.

Молотки начали стучать по металлу, начали неуверенно, словно примериваясь, словно не решались стучать всерьез. Костылями пока приметывали рельсы к шпалам, как закройщик приметывает рукав к пиджаку. Макогон обползал, согнувшись, обе рельсины, все проверил жадными пальцами и желтой линейкой, выпрямился и, подумав, махнул рукой. Первый костыль можно было пришивать навечно.

– Ну, кто? – спросил Макогон. – Кого вы решили?.. Давай, Букварь, ты, что ли… Давай…

Букварь замотал головой, у него пересохло вмиг горло, но его тут же вытолкнули к торчащему черным грибом костылю: он растерянно оглянулся на застывших сзади ребят, вспомнил вдруг мелькнувшее когда-то «…с двух ударов», напрягся и ахнул молотком по тугой, неподатливой шляпке, потянул длиннющую рукоятку назад, крутанул ее и, крякнув, ахнул еще.