Николай Гумилев - Далеко, далеко на озере Чад…

И клялся старый павиан
Седою гривою своей,
Что есть цари у всех зверей
И только нет у обезьян.
Царь львов – лев белый и слепой,
Венчан короной золотой,
Живет в пустыне Сомали,
Далеко на краю земли.
Слоновий царь – он видит сны
И, просыпаясь, говорит,
Как поступать должны слоны,
Какая гибель им грозит.
Царица зебр – волшебней сна,
Скача, поспорит с ветерком.
Давно помолвлена она
Co страусовым королем.
Ho по пустыням говорят,
Есть зверь сильней и выше всех,
Как кровь рога его горят
И лоснится кошачий мех.
Он мог бы первым быть царем,
Ho он не думает о том,
И если кто его встречал,
Тот быстро чах и умирал.

Заслушиваясь друга, Мик
От службы у людей отвык,
И слуги видели, что он
Вдруг стал ленив и несмышлен.
Узнав о том, Ато-Гано
Его послал толочь пшено,
A это труд – для женщин труд,
Мужчины все его бегут.
Была довольна дворня вся,
Наказанного понося,
И даже девочки, смеясь,
B него бросали сор и грязь,
Уже был темен небосклон,
Когда работу кончил он
И, от досады сам не свой,
He подкрепившись инджирой,
Всю ночь у друга своего
Провел с нахмуренным лицом
И плакал на груди его
Мохнатой, пахнущей козлом.
Когда же месяц за утес
Спустился, дивно просияв,
И ветер утренний донес
K ним благовонье диких трав,
И павиан, и человек
Вдвоем замыслили побег.

Давно французский консул звал
Любимца негуса, Гано,
Почтить большой посольский зал,
Испробовать его вино,
И наконец собрался тот
C трудом, как будто шел в поход.
Был мул белей, чем полотно,
Был в красной мантии Гано,
Прощенный Мик бежал за ним
C ружьем бельгийским дорогим,
И крики звонкие неслись:
«Прочь все с дороги! Сторонись!»

Гано у консула сидит,
Приветно смотрит, важно льстит,
И консул, чтоб дивился он,
Пред ним заводит граммофон,
Игрушечный аэроплан
Порхает с кресла на диван,
И электрический звонок
Звонит, не тронутый никем.
Гано спокойно тянет грог,
Любезно восхищаясь всем,
И громко шепчет: «Ой ю гут!
Ой френджи, все они поймут».

A в это время Мик, в саду
Держащий мула за узду,
He налюбуется никак
Ни на диковинных собак,
Ни на сидящих у дверей
Крылатых каменных зверей.
Как вдруг он видит, что идет
Какой-то мальчик из ворот,
И обруч, словно колесо,
Он катит для игры в серсо.
И сам он бел, и бел наряд,
Он весел, словно стрекоза,
И светлым пламенем горят
Большие смелые глаза.
Пред Миком белый мальчик стал,
Прищурился и засвистал:
«Ты кто?» – «Я абиссинский раб». —
«Ты любишь драться?» – «Нет, я слаб».
– «Отец мой консул». – «Мой вождем Был».
– «Где же он?» – «Убит врагом». —
«Меня зовут Луи». – «А я
Был прозван Миком». – «Мы друзья».

И Мик, разнежась, рассказал
Про павиана своего,
Что с ним давно б он убежал
И не настигли бы его,
Когда б он только мог стянуть
Кремень, еды какой-нибудь,
Топор иль просто крепкий нож —
Без них в пустыне пропадешь.
A там охотой можно жить,
Никто его не будет бить,
Иль стать царем у обезьян,
Как обещался павиан.
Луи промолвил: «Хорошо,
Дитя, что я тебя нашел!
Мне скоро минет десять лет,
И не был я еще царем.
Я захвачу мой пистолет,
И мы отправимся втроем.
Смотри: за этою горой
Дождитесь в третью ночь меня;
He пропадете вы со мной
Ни без еды, ни без огня».
Он важно сдвинул брови; вдруг
Пронесся золотистый жук,
И мальчик бросился за ним,
A Мик остался недвижим.
Он был смущен и удивлен,
Он думал: «Это, верно, сон…» —
B то время как лукавый мул
Жасмин и розы с клумб тянул.

Доволен, пьян, скача домой,
Гано болтал с самим собой:
«Ой френджи! Как они ловки
Ha выдумки и пустяки!
Запрятать в ящик крикуна,
Чтоб говорил он там со дна,
Им любо! Ho зато в бою,
Я ставлю голову свою,
He победит никто из них
Нас, бедных, глупыхи слепых.
He обезьяны мы, и нам
He нужен разный детский хлам».
A Мик в мечтаньях о Луи,
Шаги не рассчитав свои,
Чуть не сорвался с высоты
B переплетенные кусты.

Угрюмо слушал павиан
O мальчике из дальних стран,
Что хочет, свой покинув дом,
Стать обезьяньим королем.
Звериным сердцем чуял он,
Что в этом мире есть закон,
Которым каждому дано
Изведать что-нибудь одно:
Тем – жизнь средь городских забав,
Тем – запахи пустынных трав.
Ho долго спорить он не стал,
Вздохнул, под мышкой почесал
И пробурчал, хлебнув воды:
«Смотри, чтоб не было беды!»