Николай Гарин-Михайловский - Бабушка

– Вот, поди ты… Не даёт Господь… Не помогут ли старцы.

Александр Николаевич покосился на бабушку, хотел было сказать какую-то пошлость, но только вздохнул и заметил:

– Жалею, что я не старец.

– А что?

– Тоже молился бы, чтоб такой красавице Бог детей дал… Вот зовёт меня Пётр Маркелович к себе в имение. Имение у него хорошее?

– Плохо ли имение: в одном парке заблудиться можно, оранжереи, персики, ананасы свои.

– Хорошо бы и вашим молодым заехать перед богомольем повеселиться.

– Их дело, – сухо ответила бабушка, – если позовёт Пётр Маркелыч, да надумаются они…

Пётр Маркелович ушёл на корму с Марьей Павловной, где их и нашёл Сильвин.

– Вы уж извините, Марья Павловна, если мы вас оставим на минутку, – проговорил Сильвин, отводя Сапожкова в сторону.

– Я уж всё заказал и шампанское велел заморозить, – начал было Сапожков.

– Не в этом дело, – перебил его Сильвин, – я бабушке сказал, что еду к тебе; тут молодые подошли, и, по моему, как-то неловко выйдет, если ты и их не пригласишь.

– Ах, я телятина! Бегу…

– Постой. Видишь: ты тогда спрашивал меня, почему я не могу заехать… Я не хотел было говорить… Дело в том, что у меня в Саратове назначено свидание с одним господином, который должен мне передать две тысячи… Э… э… ты понимаешь: человек он ненадёжный, – сегодня есть у него деньги, а завтра не будет. Не приеду я в назначенный срок, – рискую остаться без денег.

– Так тебе дать их, что ли?

– В таком случае, дай.

– Так бы и сказал: дам, конечно. На какой срок?

– Ну, полгода.

– Идёт… Побежал я звать молодых.

Сильвин же подсел к Марье Павловне, положил свою широкую руку на её и сказал:

– Моя дорогая, вы мне можете очень и очень помочь… Э-э… дело в том, что этот Сапожков соглашается ссудить меня двумя тысячами… Эта сумма дала бы нам возможность после Ростова побывать за границей. Как вам улыбается эта перспектива?

– Очень.

– И прекрасно. Но для этого оказывается необходимым заехать к нему в деревню, так как он, как настоящий сын своего народа, деньги, очевидно, в кубышке держит или в каком-нибудь старом голенище. Что делать! Потеряем сутки… Имение, говорят, у него к тому же прекрасное.

Сильвин ласково сжал руку Марии Павловны и, глядя куда-то вдаль, бросил:

– Будьте с ним поласковее.

Но Марья Павловна так энергично спросила: что это значит? – что Сильвин поспешил прибавить обиженно:

– О, Господи, да решительно ничего не значит… Ну, внимание, разрешение поцеловать руку, ну… э-э… создать иллюзию человеку…

И уже совсем тихо и брезгливо прибавил:

– Не будем же хоть мы изображать из себя мещанский тип мужа и жены: кому надо знать о наших отношениях? Вы знаете, какого я мнения об этом: всякая огласка только пошлит, это должно быть так же сокровенно, как человеческая мысль. А такой флирт только отвлечёт…

– Ну, согласна…

Он поцеловал ей руку и встал, потому что сверху нёсся уже третий свисток.

Бабушка, грустная, уже сходила на конторку:

– Не хотят мои ехать, – пожаловалась она Сильвину.

– Может быть, ещё уговорим. Во всяком случае, прощайте, милая бабушка, я буду очень рад и счастлив когда-нибудь ещё раз встретиться с вами… Я простой человек и откровенно вам скажу, что в первый раз вижу такой тип… э-э… такой тип человека старых устоев… Ну, дай же Бог вам всего хорошего: чтобы ваши заводы работали без перерыва и вдвое; коровы давали молока… ну, бочками там, что ли; чтобы радовали вас ваши внуки, правнуки, праправнуки…

– Ну, этак ты меня заговоришь, и я останусь на пароходе. Хорошим людям и мы рады, хоть ты там и вышел не из русской земли…

– Везде Бог и везде люди, – говорил своим ровным баритоном Сильвин вдогонку бабушке.

Бабушка стояла уже на конторке, и напряжённая неотступная мысль буравила её голову. Она глубоко вздыхала.

– О чём ещё может вздыхать эта женщина? – говорил Сильвин, обращаясь в это время к Сапожкову. – Всё судьба дала ей. Воображаю её в молодости.

– Вот такая же была, как теперь внучка.

– О, внучка это – прямо чудо природы. Какое сочетание величия, женственности, красоты. И кто б мог думать, что из этих диких лесов может выйти такая фея. Я смотрю на неё и чувствую запах, аромат, свежесть этого леса… (Он возвысил голос)… – в майское яркое утро, когда ещё роса сверкает на листьях, и нега кругом, и лучи золотой пылью осыпают там дальше непроходимую чащу, полную чар, манящих, неведомых, полных таинственной загадочности. О, с ума можно сойти!