Габриэль Маркес - Проклятое время

– Ну, докатились! – сказал дон Роке, увидев входящего алькальда. – Придется закрывать в семь.

Не останавливаясь, алькальд прошел в глубь помещения. За столиками для игры в карты тоже никого не было. Он заглянул в чулан, открыл дверь уборной, а потом пошел назад, к стойке. Проходя мимо бильярда, он резко поднял закрывавшее его до пола сукно и сказал:

– Хватит валять дурака.

Из-под бильярда, стряхивая с брюк пыль, вылезли двое юношей. Один из них был бледен; у другого, помоложе, горели уши. Алькальд отечески подтолкнул их в сторону выхода.

– Ну, будет вам, значит, напоминаю, – сказал он им. – Сегодня в шесть вечера в участке – это приказ.

Дон Роке все стоял за стойкой.

– Что ж, раз такое дело, придется заняться контрабандой.

– Это всего на два-три дня, – пояснил алькальд.

На углу его догнал владелец кинотеатра.

– Мне только этого не хватало! – выкрикнул он. – Сначала колокольные запреты, а теперь еще и комендантские!

Алькальд похлопал его по плечу и попытался пройти мимо.

– Я вас экспроприирую, – сказал он.

– Не имеете права, – ответил владелец кинотеатра, – кино не подлежит конфискации в пользу государства.

– При чрезвычайном положении, – сказал алькальд, – даже кино можно объявить государственной собственностью.

Только после этих слов улыбка исчезла с его лица. Перескакивая через две ступеньки, алькальд взбежал по лестнице полицейских казарм, где с широко разведенными руками расхохотался.

– Черт подери! – воскликнул он. – И вы тоже!

В томной позе восточного шаха в шезлонге лежал директор цирка. Поглощенный своими мыслями, он курил трубку морского волка и, словно хозяин дома, взмахом руки пригласил алькальда сесть:

– Поговорим о делах, лейтенант.

Алькальд пододвинул стул и сел напротив. Взяв трубку в сверкающую разноцветными камнями руку, директор произвел непонятный жест.

– Могу я быть с вами совсем откровенным?

Алькальд кивнул.

– Я сразу просек, как только вас увидел, – вы еще тогда брились, – сказал директор. – Так вот: я разбираюсь в людях и понимаю, что значит для вас этот комендантский час…

Алькальд разглядывал его, явно предвкушая развлечение.

– …в то время как для меня, который уже понес большие расходы, устанавливая шапито, и должен кормить семнадцать человек и девять зверей, это просто катастрофа.

– И что же из этого следует?

– Я предлагаю, – сказал директор, – чтобы вы перенесли комендантский час на одиннадцать вечерa, а выручку от вечернего представления мы с вами будем делить на двоих.

Алькальд сидел не шевелясь и по-прежнему улыбался.

– Очевидно, вам нетрудно было отыскать в городке кого-то, кто сказал, что я мошенник.

– Это законная сделка, – запротестовал директор цирка.

Он не заметил, как в какой-то миг лицо алькальда помрачнело.

– Вернемся к этому в понедельник, – неопределенно пообещал алькальд.

– К понедельнику я буду по уши в долгах, – сказал директор. – Мы очень бедны.

Похлопывая директора по плечу, алькальд повел его к лестнице.

– Это сказки для других, – ответил он, – а я в ваших делах кое-что смыслю.

И уже у самой лестницы, словно желая утешить директора, добавил:

– Пришлите ко мне сегодня вечером Кассандру.

Директор цирка попытался обернуться, но рука на плече настойчиво подталкивала его вперед.

– Разумеется, – сказал он. – Это не в счет.

– Пришлите ее сегодня, – повторил алькальд, – а завтра потолкуем обстоятельно.

Сеньор Бенхамин толкнул дверь из проволочной сетки кончиками пальцев, но не вошел, а крикнул, подавляя раздражение:

– Окна, Нора!

Крупная, средних лет женщина с мужской стрижкой, Нора Хакоб, лежала в полумраке гостиной с электрическим вентилятором. Она ждала сеньора Бенхамина к обеду. Услыхав его голос, Нора Хакоб с усилием поднялась и распахнула все четыре окна, выходившие на улицу. В гостиную хлынул зной. Комната была облицована кафельными плитками с изображением многоугольного павлина, повторявшегося бесчисленное множество раз, и обставлена мебелью в чехлах с цветочками – бедность с претензией на давно утраченную роскошь.

– Можно верить тому, что говорят люди? – спросила она.

– Они много чего говорят.

– Я о вдове Монтьель, – объяснила Нора Хакоб. – Говорят, что она сошла с ума.

– Думаю, она давно свихнулась, – сказал сеньор Бенхамин. И с некоторым разочарованием в голосе добавил: – Впрочем, так оно и есть, сегодня утром она пыталась с балкона прыгнуть.