Габриэль Маркес - Проклятое время

– Подумайте вот о чем, падре, – сказал он. – В городке все спокойно, у людей появляется доверие к власти. Любое обращение к насилию без достаточных на то оснований было бы сейчас слишком рискованным.

Выразив кивком согласие, падре Анхель попытался сформулировать свою мысль яснее:

– Я имею в виду меры, предусмотренные властями.

– Во всяком случае, – продолжал, не меняя позы, алькальд, – я должен считаться с реальностью. Сами знаете: у меня в участке сидят шесть полицейских, ничего не делают, а получают жалованье. Добиться, чтобы их сменили, мне не удалось.

– Я знаю, – сказал падре Анхель. – Вашей вины здесь нет.

– Теперь уже ни для кого не секрет, – продолжал алькальд, распаляясь и уже не слыша замечаний священника, – что трое из них обыкновенные преступники, которых вытащили из камер и переодели в полицейскую форму. При нынешнем положении дел я не хочу рисковать, посылая их на улицу охотиться за привидениями.

Падре Анхель развел руками.

– Ну конечно, конечно, – согласился он, – об этом не может быть и речи. Но почему бы, например, вам не обратиться к законопослушным гражданам?

Алькальд выпрямился и нехотя сделал несколько глотков из бутылки. Форма на груди и на спине у него промокла от пота. Он сказал:

– Законопослушные граждане, как вы их называете, помирают над листками со смеху.

– Не все.

– Да и нехорошо лишать людей покоя из-за того, на что, если разобраться, вообще не стоит обращать внимания. Честно говоря, падре, – добродушно закончил он, – до сегодняшнего вечера мне в голову не приходило, что эта чепуха может иметь к нам с вами хоть малейшее отношение.

Лицо падре Анхеля приняло почти материнское выражение.

– В определенном смысле – может, – ответил он. И приступил к подробному обоснованию своей позиции, используя уже готовые куски проповеди, которую он начал мысленно сочинять еще накануне, во время обеда у вдовы.

– Разговор идет, если можно так выразиться, – закончил он, – о случае морального террора.

Алькальд широко улыбнулся.

– Ну ладно, ладно, падре, – сказал он, почти перебивая священника, – ни к чему разводить философию вокруг этой писанины. – И, поставив на стол недопитую бутылку, сказал так примирительно, как только мог: – Раз уж вы придаете этому делу такое значение, придется что-нибудь предпринять.

Священник поблагодарил его. Объяснил, что ему трудно подниматься в воскресенье на кафедру, будучи обремененным такой заботой. Алькальд старался понять его, но видел, что время уже позднее и падре пора в постель.

Звучала барабанная дробь, воскресало прошлое. Дробь раздалась перед бильярдной в десять утра, городок замер в неустойчивом равновесии, будто звук барабана был его центром тяжести. После трех яростных заключительных ударов тревога оккупировала городок.

– Смерть! – воскликнула вдова Монтьель, видя, как распахиваются окна и двери и люди отовсюду бегут на площадь. – Пришла смерть!

Оправившись от первого потрясения, она отдернула занавески балкона и стала наблюдать давку вокруг полицейского, готовившегося обнародовать указ.

Голос глашатая тонул в безмолвии, и как ни вслушивалась вдова, приставив ладонь к уху, ей удалось разобрать всего два слова.

Никто в доме не мог ничего ей толком объяснить. Обнародование указа сопровождалось обычным авторитарным ритуалом; новый порядок воцарился в мире, и вдова Монтьель не могла найти никого, кто бы его понимал. Кухарку обеспокоила ее бледность.

– Что в указе?

– Это я и пытаюсь выяснить, но никто ничего не знает. Да что говорить, – горько добавила вдова, – с сотворения мира ни один указ не приносил еще ничего хорошего.

Кухарка ринулась на улицу и возвратилась с неутешительными известиями. Начиная с сегодняшнего вечера, до тех пор пока не будет побеждена причина, вынудившая власти принять крайние меры, устанавливается комендантский час. С восьми вечера и до пяти утра запрещается выходить на улицу без пропуска с печатью и подписью алькальда. Полицейским приказано громко окликать три раза каждого, кто им встретится на улице, и в случае неповиновения стрелять. Организуются из выбранных граждан помощники полиции для ночного патрулирования.

Вдова Монтьель спросила, чем вызваны эти меры. Она отчаянно грызла ногти.

– В указе ничего не сказано, – ответила кухарка, – но все говорят, что из-за листков.

– Чуяло мое сердце! – воскликнула повергнутая в ужас вдова. – Смерть с косой пришла в городок!