Генри Хаггард - Братья

Через три дня Салах ад-Дин снова послал за мной и обещал даровать мне жизнь, если я дам ему клятву отвезти одну вещь вам или вашей дочери, леди Розамунде, в замок Стипль в Эссексе и привезти ваш ответ в Дамаск. Мне не хотелось умирать, и я согласился исполнить его повеление, если султан даст мне слово оставить меня в живых и освободить; я знал, что он никогда не нарушает обещаний.

– А теперь, когда вы благополучно достигли Англии, вы думаете вернуться в Дамаск с ответом? И если думаете, то почему? – спросил старый д'Арси.

– По двум причинам, сэр Эндрью. Прежде всего, я поклялся сделать это и так же, как Салах ад-Дин, не нарушу данного слова. Во-вторых, мне все еще хочется жить, а за нарушение клятвы султан обещал покарать меня смертью, найти, где бы я ни был. О, я уверен, что волшебством или иным способом он может это сделать. Ну, мне остается досказать немногое. Мне вручили ящик в том виде, как я привез его к вам, дали достаточно денег для путешествия туда и обратно, и даже больше, чем надо. Потом меня проводили до Яффы, где я взошел на корабль, который направлялся в Италию. Там я сел на другой корабль, под именем «Святая Мария», плывший в Кале, и мы достигли этой гавани, хотя перед тем буря чуть не выбросила нас на берег. Из Кале до Дувра я плыл в рыбачьей лодке, высадился на сушу неделю тому назад, купил себе мула, пристал к обществу путешественников, направлявшихся в Лондон, и наконец приехал сюда.

– А как вы будете путешествовать обратно?

Пилигрим пожал плечами:

– Постараюсь как можно лучше и как можно скорее вернуться в Дамаск. Ваш ответ готов, сэр Эндрью?

– Да, вот он.

И старик передал ему свиток. Никлас спрятал его в складки своего широкого плаща.

– Вы говорите, что вам ничего не известно о том деле, в котором вы замешаны? – задал ему еще один вопрос сэр Эндрью.

– Ничего, или, вернее, вот что: офицер, который провожал меня до Яффы, сказал, что ученые доктора и придворные прорицатели волнуются из-за одного сновидения, которое трижды возвращалось к султану. В грезах ему явилась дама, в жилах которой отчасти течет кровь Айюба, отчасти кровь английская, и все говорят, будто поручение, данное мне, касается ее. Теперь я вижу, что глаза благородной дамы, которая стоит передо мной, необыкновенно похожи на глаза султана Салах ад-Дина.

Он замолчал.

– Мне кажется, вы видите очень много, друг Никлас, – заметил старый д'Арси.

– Сэр Эндрью, – согласился паломник, – бедный пилигрим, который не хочет, чтобы ему перерезали горло, должен смотреть во все глаза. Но я хорошо поел и устал. Не найдется ли у вас местечка, где бы я мог поспать? На заре мне нужно уйти, потому что люди, исполняющие поручения Салах ад-Дина, не смеют медлить, а ваше письмо уже в моих руках.

– Место для ночлега найдется. Вульф, – обратился сэр Эндрью к племяннику, – уложи гостя, а завтра перед его отъездом мы снова поговорим. Пока до свидания, святой Никлас!

Снова бросив испытующий проницательный взгляд, пилигрим поклонился и ушел вместе с Вульфом. Когда за ними закрылась дверь, сэр Эндрью знаком подозвал Годвина и шепнул:

– Завтра возьми несколько человек и проследи за Никласом, чтобы узнать, куда он направится и что будет делать; говорю тебе, я ему не верю… Да, я очень боюсь его. Такие путешествия к султану и от султана – странное дело для христианина. И, хотя он говорит, что от этого зависит его жизнь, мне кажется, честный пилигрим, приехав в Англию, остался бы на родине, потому что первый встречный священник освободил бы его от клятвы, которую неверный силой вырвал у него.

– Будь он бесчестен, он, вероятно, украл бы эти драгоценности, – заметил Годвин. – Разве они не стоят того, чтобы из-за них подвергаться опасности? Как вы думаете, Розамунда?

– Я? – переспросила она. – О, мне кажется, все это имеет большее значение, чем вы полагаете. Мне кажется, – продолжала она голосом, полным печали, и невольно слегка заламывая руки, – что для этого дома и для всех, кто в нем живет, времена насыщены смертью, а этот пилигрим с проницательными глазами – ее вестник. Какая странная судьба окутывает всех нас! Меч Салах ад-Дина высекает ее; рука Салах ад-Дина лишает меня моего скромного положения, возносит на высоту, к которой я не стремилась. А сны Салах ад-Дина, к роду которого я принадлежу, перевивают мою жизнь с кровавой политикой Сирии, с бесконечной войной между крестом и полумесяцем, составляющим мое наследие!

И, сделав печальное движение рукой, Розамунда ушла.