Генри Хаггард - Братья

– Да, сэр.

Тут сэр Эндрью, который смеялся редко, громко расхохотался.

– Ну, признаюсь, – сказал он, – много странностей видывал я на свете, а о такой и не слыхал. Как! Два рыцаря сразу хотят предложить свою руку одной девушке!

– Это только кажется странным, – заметил Годвин, – но вы поймете все, выслушав нас.

И старый д'Арси выслушал рассказ о том, что произошло между братьями, и об их торжественной клятве.

– Вы были благородны и в этом случае, как во всех других, – заметил сэр Эндрью, когда они умолкли, – но, может, принесенный обет одному из вас покажется трудным для исполнения. Клянусь всеми святыми, племянники, вы были вполне правы, говоря, что просите у меня больше милости. Знаете ли (хотя я ничего не говорил вам об этом), что, не упоминая о низком Лозеле, еще двое из важнейших людей нашей страны уже искали руки моей дочери, леди Розамунды.

– Это легко могло быть, – сказал Вульф.

– Так и было, а теперь я скажу вам, почему ни тот, ни другой не сделался ее мужем, хотя до известной степени я желал этого. По очень простой причине. Я сказал Розамунде об их просьбе, но она не пожелала принять предложение того или другого… А я… Ее мать вышла замуж по влечению сердца, и я поклялся, что и дочь поступит так же, потому что лучше сделаться монахиней, чем вступить в брак без любви.

Теперь посмотрим, что вы можете дать ей. Вы хорошего рода, со стороны матери в ваших жилах течет кровь Улуина, с отцовской – моя, следовательно, ее собственная. В качестве оруженосцев при ваших «воспреемниках», рыцарях сэре Энтони де Мандевиле и сэре Роджере де Мерси, вы храбро держались во время шотландской войны; наш господин, король Генрих [2], вспомнил об этом и потому так охотно согласился на мою просьбу. Позже, несмотря на вашу нелюбовь к мирной жизни, вы исполнили мое желание – отдыхали здесь со мной и не совершали других военных подвигов, кроме того, который прославил вас два месяца тому назад, дал вам возможность сделаться рыцарями, а теперь дает некоторые права на Розамунду.

С другой стороны – у вас немного земель и других богатств, так как ваш отец был младшим в семье. За пределами нашего графства вы неизвестны, ваши подвиги еще впереди – я не считаю шотландских битв, вы тогда были еще мальчиками. Между тем девушка, руки которой вы ищите, принадлежит к числу самых красивых, благородных и ученых дам в округе, потому что я, обладая некоторыми познаниями, сам учил ее. Кроме того, у меня нет наследника, и, следовательно, она будет богата. Но что же можете вы предложить за все это?

– Себя! – смело ответил Вульф. – Мы истинные рыцари, вы знаете все хорошее и все дурное, что в нас есть… и мы любим ее. Мы узнали это на берегу бухты Смерти, хотя до тех пор смотрели на нее только как на сестру.

– Да, – прибавил Годвин, – когда она благословила нас обоих, в наших сердцах как бы вспыхнул свет.

– Встаньте, – сказал сэр Эндрью, – и дайте мне взглянуть на вас.

Братья поднялись и остановились рядом, освещенные пылающим камином, потому что свет солнца едва проникал сквозь узкие окна.

– Молодцы, молодцы, – произнес старый рыцарь. – Вы похожи друг на друга, как два зернышка пшеницы из одного колоса. Оба рослые, оба широкоплечие, хотя Вульф несколько выше и сильнее. У обоих светлые, волнистые волосы, только там, где тебя ранил меч, Годвин, виднеется белая прядь. У Годвина серые, грезящие глаза, у Вульфа синие, блестящие как мечи. Ах, Вульф, у твоего дедушки были такие же глаза, и мне рассказывали, что в тот день, когда при взятии Иерусалима он соскочил с башни на стену, сарацинам не понравился свет, сверкавший в них. Не любил этого блеска и я, его сын, когда он, бывало, сердился. Вы оба молоды, но сэр Вульф более воинствен, а сэр Годвин более мягок. Ну, скажите, что должно больше нравиться даме?

– Это зависит от женщины, – заявил Годвин, и в его глазах сразу появилось мечтательное выражение.

– Это мы постараемся узнать до наступления ночи, если вы позволите нам, – прибавил Вульф, – хотя у меня мало надежды на успех.

– Да, да, перед нами загадка. И я не завидую той, которой придется отвечать на нее, потому что разрешение вопроса может смутить девичий ум. Когда она выскажется, никто не будет знать, выбрала ли она то, что даст ей мир душевный. Не лучше ли мне запретить им задать эту загадку, – произнес он, как бы говоря сам с собой.

Старик задумался. Братья вздрогнули, им показалось, что ему хочется отказать им.

Наконец сэр Эндрью снова поднял голову: