Генри Хаггард - Братья

Розамунда посмотрела на него и нетвердо произнесла:

– Если… если… ужасное свершилось, Годвин… Если жертва… О, к чему она поведет?

– Розамунда, я не знаю, что случилось, я еду удостовериться. Мне все равно, что ждет меня… Я ко всему готов. В жизни, в смерти, в случае нужды, во всех огнях ада я буду искать Масуду и преклоню перед ней колени с полным почтением…

– И с любовью, – как бы невольно докончила Розамунда.

– Может быть, – ответил Годвин, говоря скорее с собой, чем с ней.

И увидев выражение его лица, сжатые губы и пылающие глаза, ни Розамунда, ни Вульф не стали больше удерживать его.

– Прощайте, Розамунда, – обратился к ней Годвин. – Мое дело окончено, я оставляю вас на попечении Бога в небесах и Вульфа на земле. Если мы больше не встретимся, я советую вам обвенчаться с ним в Иерусалиме, вернуться в Стипль и жить там в мире. Прощай, брат Вульф! Мы в первый раз расстаемся с тобой, мы жили вместе с самого рождения, вместе любили, вместе совершили много деяний, на которые можем посмотреть, не стыдясь. Живи счастливо, принимая любовь и радость, которые Небо дало тебе, живи, как настоящий христианский рыцарь, думая о неизбежном конце и о вечности по ту сторону гроба.

– О, Годвин, не говори так, – произнес Вульф. – Наша кузина будет в безопасности среди монахинь. Дай мне час времени – я устрою ее в монастырь и вернусь к тебе. Мы оба в долгу перед Масудой, и несправедливо, чтобы ты один заплатил ей.

– Нет, – возразил Годвин, – оберегай Розамунду, подумай о дом, что произойдет с городом. Неужели ты решишься оставить ее в такое время?

Тогда Вульф опустил голову. Годвин сел на коня и, даже не обернувшись назад, двинулся по узкой улице через ворота и исчез в отдалении среди пустыни.

Вульф и Розамунда смотрели ему вслед, их душили слезы.

– Не думал я так расстаться с братом, – наконец проговорил Вульф низким и рассерженным голосом. – Клянусь язвами Христа! Я охотнее предпочел бы умереть рядом с ним в битве, чем бросить его одного на погибель!

– Предоставив мне погибнуть? – прошептала Розамунда и прибавила: – Ах, зачем я не умерла, ведь я принесла все эти несчастья вам обоим и этому великому сердцу – Масуде. Да, Вульф, повторяю, что мне хотелось бы теперь лежать мертвой.

– Очень вероятно, это желание вскоре исполнится, – печально ответил Вульф, – только тогда и я хотел бы умереть с вами, Розамунда. Я боюсь, что Годвин расстался со мной навсегда, и кроме вас у меня в мире нет никого. Ну, перестанем жаловаться, ведь мысли об этих печалях не помогут нам, лучше поблагодарим Бога, что, по крайней мере временно, мы свободны. Поедемте, Розамунда, к монастырю, чтобы постараться найти вам приют.

И они поехали по узким улицам, переполненным испуганной толпой. Теперь разошлись вести о том, что посольство отказалось от условий Салах ад-Дина: он предложил доставить в город съестные припасы, позволить жителям укрепить стены и держаться до следующего Троицына дня, если они поклянутся сдаться ему, не получив помощи. Но они ответили, что, пока живы, не покинут места, где умер Спаситель.

Поэтому им теперь грозила война, и недоброе предвещала она. Немудрено, что они стонали на улицах и их крики отчаяния неслись к небесам. В глубине сердца каждый из жителей Иерусалима знал, что святое место обречено, а их жизнь погибла.

Пробираясь через эту печальную толпу, почти не обращавшую на них внимания, Вульф и Розамунда наконец подъехали к монастырю, священной обители, уже знакомой д'Арси. Дверь священного приюта осеняла тень той арки, под которой Пилат произнес слова, памятные всем поколениям: «Се человек».

Привратник сказал, что монахини в часовне, но Вульф ответил, что ему нужно видеть настоятельницу по неотложному делу, тогда их провели в прохладную комнату с высоким потолком; дверь отворилась, и в нее вошла аббатиса в белом одеянии, высокая, статная, средних лет.

– Леди аббатиса, – низко поклонился ей Вульф. – Меня зовут Вульф д'Арси, вы меня помните?

– Да, мы встречались в Иерусалиме до Хаттинской битвы, – подтвердила она. – И до меня дошли слухи о вас… странные слухи.

– Эта дама, – продолжал Вульф, – дочь и наследница сэра Эндрью д'Арси, моего покойного дяди, а в Сирии принцесса Баальбека и племянница Салах ад-Дина.

Монахиня вздрогнула и спросила:

– Что же – она тоже держится их проклятой веры? Она в их платье…

– Нет, мать моя, – сказала Розамунда, – я христианка, хотя, может быть, грешная, и прошу здесь приюта, иначе, узнав, кто я, христиане, пожалуй, выдадут меня моему дяде-султану.