Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Они стали пятиться, не опуская своих ружей. Мне казалось, что они пятятся, почти не передвигая ног, но при этом они уходили все дальше и дальше. Я не мог понять этого – они странно уходили, лицом ко мне. Меня охватил ледяной страх, когда мне вдруг показалось, что я видел одного из них. Видимо, просто он был похож на того горца. Я мельком вспомнил о его легкой и стройной фигуре и красивом лице.

Таким образом, мы остались одни. Я уже не мог идти. Она разрезала ножом и разостлала мешок прямо на земле. Я изредка приходил в полное сознание. Большей частью мне представлялись вещи, которых не было. Иногда меня обступала темнота, которой я больше всего боялся. Дело в том, что когда вокруг становилось темно, мне начинало казаться, что ее совсем нет. Что ее здесь нет. Я, помню, делал физическое усилие или внутреннее усилие, чтоб стало опять видно и чтоб она появилась.

Я хотел, чтоб она была все время рядом. В темноте я ловил ее голос, и тогда я начинал видеть ее.

Но я также видел, что она хлопочет вокруг меня. Она стала очень доброй и нежной. Она тесно наклонялась ко мне и несколько раз плакала. То о чем я мечтал: ее слезы, красные глаза, всхлипывания и носовой платок, совсем мокрый, и покрасневшие дрожащие пальцы, которыми складывала платок, после глаз, сморкаясь и вытирая лицо. – Было такое дикое счастье видеть, как она давилась рыданиями. Да, но откуда носовой платок? Я в это не верил… И тем не менее я засыпал все чаще – так был слаб, и, наконец, потерял сознание.

Я только в самой глубине ощущал беспомощный ужас, что ее уже нет.

Я проснулся среди ночи. Я был очень удивлен, что чувствую себе гораздо лучше. Было еще темно, но чувствовалась предутренняя свежесть и запах осеннего сада, нет – запах цветов или травы. Это я хорошо распознал. Мне было свежо, и я очень ослабел, но лежал ясно и спокойно.

Вдруг с невероятной радостью, с восторгом я ощутил, что она здесь. Что она может быть опять здесь и, действительно, услышал ее дыхание – радость, что она лежит рядом. Я опустил свою руку и прикоснулся к ней – это было плечо. Я стал шарить рукой по горячему телу. Шея, ключицы, грудь… Я, наконец, положил руку на ее грудь. Она слабо пошевелилась и это наполнило меня и нежностью, и состраданием, как к малому ребенку. Я придвинулся к ней, чтобы быть рядом с ней, ближе. Я касался ее тела и обнял ее. Мы лежали на земле.

И в это время – уже начало светать – я различил ее лицо. Ее губы были открыты. Я был близко от нее. В это время я ощутил, что мои руки скользят по мокрому. В быстром рассвете я сразу не мог различить, но, вглядевшись, увидел, что ее кожа покрыта надрезами.

Я помню, что я закричал и поднялся на ноги, но я был так еще слаб, что сразу же опустился и сел с ней рядом. Она заворочалась и заметалась. Я оттянул с ее груди рубашку и рассмотрел их.

Ее веки припухли и покраснели. Дыхание вылетало из рта редко и с хрипом. Я понял, что она скоро умрет. Я ползал вокруг нее и то жестоко тискал ее, так как она не могла сопротивляться, то лизал ей руки и ноги. Один раз я вжал в ее рот свои губы, но она застонала и отвернула голову. Я лежал с мокрыми щеками, прекрасно понимая, что так не может быть.

Я не представлял, что будет, когда она умрет. Она решила спасти меня, а теперь я останусь опять один и не увижу ее. Я не помню, как прошел день. Она несколько раз приходила в себя и просила пить. Этот день не был солнечным. Наоборот, все небо было покрыто тучами и было не жарко. С гор тянуло резким осенним ветром. Зелень стала свежее и темнее. День был коротким, я не помню его. Мне приходилось заботиться о ее сыне и, между прочим, три раза кормить его. Он со страхом глядел на мать и не подходил к ней. В его глазах было вместе с испугом что-то жестокое. Он несколько раз плакал, чувствуя себя оставленным. Еда отвлекала его. Он ел с жадностью, отрывая зубами куски вяленого мяса и хрустя бисквитами. При этом он снова и снова искоса глядел на меня. Иногда мне казалось, что он чему-то улыбался. И в его чертах я видел какие-то новые чужие черты. Я его ненавидел, но черт с ним, забывал о нем, подходя к ней.

Ночь наступила сразу. Я уселся рядом с ней. И опять повторилось старое ощущение. Когда настала темнота – она исчезла. Не было ни звука, И только тут я понял, что будет, когда она умрет. Я напрасно прислушивался к ее дыханию. В страхе я вскочил и зажег фонарь. Нет, она еще была здесь. Она слабо дышала. Тогда я подошел к ее сыну, который спал. У меня был кроме большого охотничьего, маленький перочинный ножик. Я нагнулся к нему, поставивши фонарь на землю.