Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Конечно, мне было и стыдно, но и не до того. Вместе с тем я решил, что недовольством не много возьмешь, и только смотрел с изумлением, как она улыбалась ему, открывая свои беленькие зубы. У нее были белые, ровненькие зубы с каким-то молочным налетом, как бывает у маленьких детей. Я каждый раз повторял: частенькие и чистенькие.

Какое же удивление могло что-нибудь сделать? Я был согласен на все, не мог поверить, что мы будем вместе, будем одни и что тесный круг повторится. Каждый раз это было как какое-то чудо. Но мне было мало. Мне хотелось всего: и осенних листьев в воде, и уходящего ночного трамвая (беспокойная тоска – вот она уедет), и клетчатой сумки в худеньких руках. А днем, только я не видел ее, меня смущало недоверие, как во сне, когда видишь самую близкую сонную близость, а верить – вполне не веришь. Я и не хотел всего – мне так казалось, – я только хотел еще на десять минут – в углу – держать ее руки.

Кстати, она часто выпутывалась и убегала. И все к гостям. Надо еще сказать, что она очень любила вещи.

Через несколько дней я, как это бывало не раз, сбежал от карт и от их разговоров в проходную комнату, узкую, с одним окном. Я даже не зажигал света. Остановившись у окна, я уставился на улицу. Довольно узкая улица, где она жила, кое-где даже поросшая травой, была в это время темной. Только два-три окна освещены.

Внизу витрина парикмахерской, горевшая, видимо, всю ночь. Над нею, почти напротив моего, – окно какой-то квартиры, которое я уже несколько минут, не отрываясь, рассматривал, так как все было хорошо видно.

Ничего особенного, впрочем, не было. Даже странно, почему я так уставился туда.

Правда, я был растревожен, минутами внезапно счастлив, изумленно счастлив, и вместе с тем раздосадован, обижен и просто задумался.

Там стоял стол, накрытый не очень свежей голубой «чайной» скатертью, вокруг простые венские темные стулья. Висели стенные часы в футляре красного дерева. Дальше буфет, – можно было разглядеть, кажется, даже модерновые цветочки на матовых зеленых стеклах. Фикус в деревянной кадке и тому подобное. Ничего особенного. Совсем в глубине полуоткрытая дверь и рядом диванчик; и портьера двери – табачного цвета и тоже с модерновыми плюшевыми стеблями – отброшена и заложена за его спинку. За дверью было темно.

Но удивительно во всем этом было вот что: эта квартира и это окно находились не совсем, не точно напротив моего, а немного наискосок – направо. Таким образом, больше была видна не левая, а правая стена этой комнаты. Окно же было широкое – французское, с отведенными тюлевыми занавесками, так что все хорошо видно.

И вот я сообразил, что эта комната не одна. То, что сперва казалось стеной, было, видимо, проходом или проемом, потому что там виднелось, – правда, как будто более тускло, – еще помещение. Вот тут-то, приглядевшись, я и удивился. Там было точно то же, что тут: такой же стол с голубой клетчатой скатертью, венские стулья, сквозной вырезанный черный фикус, буфет. В глубине дверь; но я совсем оторопел, когда разобрал, что и у этой двери портьера немного подобрана и закинута на стоящий рядом диванчик.

Вдруг я стал догадываться, что это такое. Все это отражение! Это, должно быть, зеркало. Да к тому же и видится вся эта группа направо как будто смутно.

Это мне показалось забавным, и даже исчезло довольно неприятное чувство, которое явно промелькнуло вначале. Потом я удивился, что хоть на несколько минут забыл обо всем и о ней. И, как всегда в таких случаях бывает, как только вернулся к этому, все стало с новой силой, как будто ударило, и опять необычайным.

Как, неужели она здесь, за стеной, за дверью, – а она открыта, – рядом, и сейчас я ее увижу? Мне страшно захотелось ее увидеть. И в это время она как раз вошла в мою комнату. Она быстро подходила, неся поднос с чем-то (бисквитами?), торопилась к гостям и только на секунду повернула голову в мою сторону и улыбнулась:

– А ты чего здесь стоишь – приуныл?

– Нет, – сказал я, – забавляюсь этим окном. Какое большое зеркало, как в парикмахерских. Прямо дамский салон.

– Где? – спросила она.

– А вот: вся правая часть. Сперва я не понял, что это отражение.

Она взглянула в окошко, опять улыбнулась и сказала:

– Отражение? А ты уверен, что отражение справа? Ты так уверен? А может, наоборот?

– Как это? – сказал я с удивлением. Я совершенно непонятно встревожился, пожалуй, даже испугался, но она быстро ушла, оставив меня в недоумении.

Я и не желал раздумывать над этим. Когда я вошел, гости прощались. Один из этих лысых целовал ее тоненькую руку. Мне это было так неприятно! И сразу она схватила меня этой горячей и немного влажной рукой и, торопливо, видимо, в нетерпении, шепнула: