Павел Зальцман - Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Винимся в грехах, отпусти нам, – пустая слюна не дает сказать, уверуем без страха – не по прошлым винам.

За зло накажи сухим годом, растяни руки работой, задуши в дыму, спали огнем – потом, не сейчас, позднее; смилуйся, после, со временем, погодя; накорми хлебом; покажи под конец, когда придет время; дай сегодня есть, нету сил, Господи, или мясом».

Рябая курица днем на веревке клюет червяка из мокрой земли. Ее стерегут босые дети под косыми жердями с соломой поверх наваленной хвои. Сестра говорит брату:

– Ваня, уже поздно, скоро ночь и утро; может, зарежут завтра?

– Крылышка захотела?

Ей голодно, стало темно в углу на коленях; лапка во рту из жирных рук, на зубах мясо, обжигая щеки. Она очнулась от капель и говорит:

– Я возьму сама.

Она тянет курицу веревкой, осторожно, чтоб, стерва, не взлетела, сжимает ее руками. Ваня говорит:

– Я сложил хворост под крышей в землянке у столба, там нет воды. Неси ее туды.

Она поднимается с ношей:

– А вдруг огонь увидят? Знаешь что, беги за углем, говори, что залило. Собери отовсюду понемногу на железный поднос.

Брат надевает сапоги в углу:

– Тише, не разбуди. Завтра идут на сусликов.

Сестра прижимает курицу к груди. Та, сперва податливая во сне, начинает тревожно шевелиться. Она стискивает крепче, со страхом и злобой на неспокойную птицу. Курица мешает ей, старается выскользнуть, выбиваясь крыльями. Она готова раздавить ее и, пока та не закудахтала, торопясь выходит из-за досок, обходит спящих на цыпочках и бежит, скользя на мокрых лысинах глины, к землянке, уцелевшей от старого лагеря.

Над лесом летит сова. Она следит сверху за девочкой. Та зазябла. В темноте под тонким платьем у нее посинела кожа. Она бежит быстрее и спускается в землянку. Сова слетает в траву и только хочет проползти за ней, как появляется брат, обходя кустики ельника с подносом, полным горящих углей. И брат, и сестра нагнулись к огню и греются. Тепло опалило кожу. Сестра говорит:

– Я ее буду держать, а ты прируби, или резать будешь? А потом я почищу.

Он старается уложить голову на камень. Сестра сжимает лапы. В темную дырку обвалившейся крыши заглядывает сова, а курица рвется, вертит головой, но сестра маленькими руками крепко держит ноги.

«Вот какой представился случай. Дать ей полакомиться? Но, поевши, они свернутся и заснут. Но что здесь найдешь – а внезапно из лесу, веселясь, нырну, вырвав, не обворую с собой, оставлю с ней. Следует разбор на тонкую грудь, а будет здоровая баба и околичности – надо торопиться, чтоб успеть дотащить кого-нибудь в эту ночь до рельс. Вон их! Я видел ее у шалаша, того, что между кривой, раздвоенной вилами сосной и перед землянкой с остатками трубы из четырех досок, с двускатным навесом от дождя». И сова улетела. Она летит к шалашу и, раздвинув когтями и клювом хвою, вдруг поднимает тревогу; царапает солому, гукает, стонет и с шумом бьется крыльями.

Спящие в шалаше просыпаются. Мать натыкается на узлы, на самовар, ищет курицу и видит, что ни ее, ни детей нет. Она выбегает на шум. Сова тяжело подымается и летит в темноте. Женщина с криком за ней. Уморившиеся на сборах шишек соседи машут рукой и засыпают.

Сова падает в траву невдалеке. В надежде отнять курицу женщина подбегает, но сова взлетает с трудом и, падая и поднимаясь, опять уводит ее к землянке.

Поднос подставлен под куриную голову, чтоб было тверже, угли сгребли к другому концу. Тут дети вспомнили, что не захватили ножа и курицу нечем резать; забыли топор; нет острого железа – ни скобы, ни крюка. Только битые стекла валяются, затоптанные в землю. Брат говорит:

– Я убью ее камнем.

Он идет за ним, но все малы. Наконец он приносит с кулак и бьет им по куриной шее.

Поднялся шум, хлопанье крыльями и клохтанье. Сестра вырывает камень и пробует сама, но курица бьется и кидается; удачный удар ломает шею, она вырывается еще сильней, не видя мутными глазами. Таня держит одной рукой обе ее ноги, растерянный брат отгребает в сторону угли, прыгающие, задетые крыльями, а Таня бьет сильней, покрасневши от злобы, по голове, выбивает у курицы левый глаз и ломает клюв. В землянке не прерывается крик. Наконец ей удается расквасить голову совершенно.

Разделенные мозги выдавливаются на поднос, кровь обрызгала Танины руки. Пока она вытирает их об мокрую траву у входа в землянку и высушивает над жаром, курица перестает водить ногами и, как приклеенная сплющенной головой к камню, застывает. Уголья потускнели.

Таня, торопясь, начинает ее ощипывать, а брат разводит огонь. Он вытаскивает из вязанки три жерди, ставит, связав вершинами, скрепляет разорванными сырыми сосновыми ветками и, пока сестра ощипывает, разводит под ними огонь, нагибаясь и раздувая, вспыхивая лицом, и вешает полный котелок. На ветках проступает клей, вялое куриное тело на черном листе розовеет, огонь разгорелся. Сестра ошмаливает, наполняя землянку запахом горелых перьев, и кое-как осколком стекла потрошит, чистит и опускает в воду. Черная печень выскальзывает из собранной в лодочку руки, она бережно обмывает ее. Оба наклоняются над едой, ежеминутно пробуя пальцем в горячей воде. Они погружены в ожидание. Постепенно возносится запах. У Тани слабеют ноги, ей плохо. Она опирается руками об одну из трех жердей и склоняет веснушчатое лицо с маленьким носом над огнем. У нее загорелся нечесаный кончик косы. Брат его тушит: