Морис Дрюон - Сладострастие бытия (сборник)

– Игрушка для маленьких и больших, развлечение круглый год! Игрушка артистическая, ни шуму, ни грязи… и недорогая…

Серый тротуар, серое небо; зимний день шел на убыль, но уличные фонари и витрины еще не засияли в полную силу. Даже мыльные пузыри, которые в качестве демонстрации через соломинку выдувал торговец, получались серыми.

– Первому покупателю – карманная расческа в подарок!

Продавец, худой, неопределенного возраста человек, был без пальто. Вместо пальто на нем красовалась старая, тесная в груди коричневая куртка с мятыми отворотами и продольными складками. Непонятно, откуда брался в такой тесной одежде весь тот воздух, что выдувал торговец через соломинку, производя на свет радужные пузыри всех размеров. Они летели и гроздьями, похожими на куриные яичники, и цепочками, напоминавшими бусы из искусственного жемчуга. А некоторые получались такими большими, что в них целиком отражались и волхвы, и пожарная лестница, и снующие из туннеля в туннель поезда. Они лопались, так и не успев превратиться в настоящие воздушные шары.

– Артистическая игрушка… Поторопимся, поторопимся, на всех не хватит…

«Пузырялок» оставалось еще много: штопанный веревочками чемодан был заполнен примерно на две трети.

Некоторые прохожие замедляли шаг, провожая глазами улетающую перламутровую цепочку, и шли дальше. И только дама в норковом манто застыла на месте, пристально глядя на продавца, но не выражая желания купить игрушку. В конце концов торговец так смутился, что дунул неправильно, и не успевшая стать гроздью пузырей пена повисла под козырьком его каскетки.

Стряхнув пену с бровей, слишком густых и темных на таком худом лице, он принялся протирать глаза грязным носовым платком, ворча:

– Вот черт, что за паскудство!

Потом торговец снова взглянул на неподвижно стоящую даму в красивой шубе и вдруг вскрикнул:

– Госпожа майор! Нет! Это вы, госпожа майор? Не может быть! Быть того не может!

Дама улыбнулась под вуалеткой. Улыбка вышла слишком белозубой, заокеанской, как и акцент, с которым ее излишне громкий для такой встречи голос богатой женщины произнес:

– А я тоже стою и говорю себе: «Да ведь это Марсо!»

– Да, госпожа майор, он самый. Вот уж правда никак не ожидал! Не может быть!

– Так вот кем вы стали, Марсо!

– Как видите, госпожа майор… Не больно блестяще… Не больно много чести… Но… Ох! Если бы мне кто сказал… Сколько же лет прошло? Да лет двадцать… Ой, что я говорю! Больше! Двадцать три года! Как сейчас вижу…

И оба они увидели один и тот же пейзаж, в одно и то же время, и пережили заново один и тот же страх, только по-разному. Оба увидели Нормандию, только он – с самой земли, лежа среди остальных бойцов и глядя в облака, она же – спускаясь ночью на парашюте, а потом – стараясь как можно быстрее добраться до леса, до «зеленки», где сигналили ветрозащитные лампы.

Именно так «госпожа майор», хорошо знающая свое дело красивая и сильная молодая женщина, десантировалась во Францию, чтобы организовать подпольный госпиталь для сбитых американских летчиков. А Марсо принимал этот десант. Он не отличался ни статью, ни высоким ростом, зато обладал решительным характером, и у него под началом была территория от Конша до Бомон-де-Роже и дальше до Эврё и Бернея. Все называли его «командир», а выведенных из строя неприятельских экипажей у него насчитывалось больше, чем пальцев на обеих руках…

На витрине пожарный в тысячный раз забирался на лестницу под презрительным верблюжьим взглядом.

– А знаете, Марсо, пойдемте-ка пропустим по стаканчику.

– О нет, госпожа майор! Мне нельзя в таком виде, с такой женщиной, как вы!

– Какое это имеет значение? Пойдемте. Вы мне все расскажете.

Чемоданчик закрыт и затянут веревкой. Марсо и «госпожа майор» вошли в бистро на углу соседней улицы.

– Стаканчик белого, как тогда? – сказала «госпожа майор» со своим мягким американским акцентом.

– С удовольствием, стаканчик белого… О-ля-ля! Если бы мне кто сказал…

Стаканчик, два стаканчика, три стаканчика… Мюскаде оказался, пожалуй, крепковат, но у «госпожи майора» желудок был здоровый и гораздо более сытый, чем желудок Марсо.

Его впалые щеки залились непривычным румянцем, кончики пальцев с грязными ногтями стало покалывать. И он заговорил. Заговорил о военных временах, о годах страха, бед и притеснений. Но иногда его одолевал смех.

– А помните, госпожа майор, как толстяк Лубер прилетел с окороком и тремя пол-литрами и сбросил все это на край лужи? Не в упрек вам будь сказано, госпожа майор, но аппетит у вас был дай боже! У нас говорили: «И на что нам сдалась эта америкоска… Вот уж точно! Пилотам будет чем заняться. И потом, баба… – прошу прощения, госпожа майор, – баба всегда шороха наведет». Долго ждать не пришлось. И восьми дней не прошло, как вы всех прибрали к рукам!