Джордж Элиот - Мельница на Флоссе

Когда мистрис Глег была в таком расположении духа, большего-веселья не могло предвидеться на целое утро. Мистрис Теливер никогда не доходила до ссоры с нею, как курица, выставляющая только вперед ногу с видом упрека, против мальчишки, который бросает в нее камнями. Но этот вопрос об обеде был для нее живою, хотя не новою струною, так что мистрис Теливер могла дать ей тот же самый ответ, который та слышала уже несколько раз.

– Мистер Теливер говорит, что для друзей у него всегда хороший обед, пока он имеет средство заплатить за него, – сказала она: – и в своем собственном доме он волен делать, сестра, что хочет.

– Ну, Бесси, я не могу оставить вашим детям достаточно из моих экономий, чтоб спасти их от разорение. А на деньги мистера Глега и не надейтесь, потому что, едва ли я его переживу: он из живучей семьи; умрет он прежде, так он обеспечит меня только на мою жизнь, а потом все его деньги перейдут его же родне.

Стук колес, послышавшийся, пока говорила мистрис Глег, нарушил беседу приятным образом для мистрис Теливер, которая поспешила встретить сестру Пулет – это должно быть сестра Пулет, потому что это был стук четырехколесного экипажа.

Мистрис Глег вскинула голову и посмотрела чрезвычайно-кисло, при одной мысли о четырехколесном экипаже. Она не имела очень решительного мнение об этом предмете.

Сестра Тулет была в слезах, когда коляска в одну лошадь остановилась у дверей мистрис Теливер; очевидно, ей необходимо было еще поплакать перед выходом из коляски, потому что хотя ее муж и мистрис Теливер стояли наготове поддержать ее, она продолжала сидеть и печально покачивала головою, смотря сквозь слезы на неопределенную даль.

– Помилуйте, что с вами, сестра? – сказала мистрис Теливер.

Она была женщина без особенного воображения; но ей представилось, что, вероятно, большое зеркало, в лучшей спальной сестры Пулет, разбилось вторично.

Ответа не было; митрис Пулет только продолжала качать головою, медленно поднимаясь с своего места и выходя из коляски; тем не менее, она бросала, однако ж, украдкой взгляд на мистера Пулет, чтоб увериться, достаточно ли он оберегает ее щегольское шелковое платье.

Мистер Пулет был маленький человек, с аршинным носом, маленькими блестящими глазами, тонкими губами, в новой черной паре и белом галстуке, который, по-видимому, был завязан слишком туго, без всякого внимания к личному спокойствию. Он находился в таком же скромном отношении к своей высокой, красивой жене с раздутыми рукавами, наподобие воздушных шаров, в пышной мантилье и огромной шляпке, покрытой перьями и лентами, какое замечаем мы между рыбачьею ладьею и бригом на всех парусах.

Печаль женщины, разодетой по моде, представляет трогательное зрелище и вместе с тем поразительный пример услаждение чувств под влиянием высшей степени цивилизации. Какой длинный ряд градаций между горестью готтентотки и этой женщины в широких накрахмаленных рукавах, с множеством браслетов на руках и в изящной шляпке, украшенной нежными лентами! Просвещенное дитя цивилизации сдерживает увлечение, отличающее печаль и разнообразит его необыкновенно тонко, представляя интересную задачу для аналитического ума. Если б оно с разбитым сердцем и глазами, отуманенными от слез, проходило через дверь слишком неверным шагом, то оно могло бы измять свои накрахмаленные рукава; и глубокое сознание этой возможности производит здесь новое сложение сил, которое именно наводит его на простой путь между притолками. Оно видит, что слезы текут слишком обильным потоком: и откалывает завязки, нежно отбрасывая их назад – необыкновенно трогательное движение, которое указывает даже среди глубокой горести на надежду, что наступит же опять сухое время, когда завязки и шляпки явятся в прежнем блеске. Слезы унимаются понемногу и, откинув голову назад под углом, чтобы не испортить шляпки, она испытывает этот страшный момент, когда горе, обратившее все в пустоту, в свою очередь истощается; а она задумчиво глядит на браслеты и поправляет застежки, как будто невзначай. Это было бы таким утешением для души, если бы она могла снова успокоиться!

Мистрис Пулет необыкновенно аккуратно миновала косяки, несмотря на широту своих плеч (в то время жалкая была та женщина в глазах каждого образованного человека, у которой в плечах не было полутора ярда (Без двух дюймов два аршина.); затем мускулы ее лица принимались выжимать свежие слезы, когда она подходила к гостиной, где сидела мистрис Глег.