Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

– Гм! так вот как! а хорошо ли вы знакомы с этой речкой, сэр?

– Нет, отвечал Леонард. – Я в первый раз ее вижу.

– В таком случае, примите мой совет, сказал рыболов, торжественным тоном: – никогда не поддавайтесь чарующим прелестям этой речки. В отношении к ней я настоящий мученик: она Далила моего существования.

– Далила! вы говорите, Далила! возразил Леонард, весьма заинтересованный: ему показалось, что в последних словах незнакомца заключалась поэтическая мысль.

– Да, милостивый государь, я сказал: Далила. Выслушайте меня, молодой человек; пусть пример мой послужит вам предостережением. Вот как раз в ваши лета, я впервые пришел на эту речку удить. В этот роковой день, около трех часов пополудни, я поймал рыбу, и преогромную – весом по крайней мере фунта полтора…. поверите ли, сэр? вот какой длины (и рыбак приложил палец к сгибу локтя). Когда я вытянул ее на берег, почти к самому тому месту, где вы сидите теперь, вот на самый этот откос, вдруг лёса моя лопнула, и этот демон, а не рыба, сделал прыжок, другой, забрался вот в эти коренья, еще сделал прыжок и юркнул в воду, и с крючком и с остатком лёсы. Ну ужь, признаюсь вам, этакой рыбины я никогда не видывал. Попадались мне на Темзе и миноги, ипискари, и плотва; но такой рыбы – такого окуня, с распущенными перьями, как парус на военном корабле, – такого чудовищного окуня, словом сказать, кита-окуня, никогда, никогда не вытаскивал! До той поры я не смел подозревать, чтобы в наших маленьких речках скрывались такие левиофаны. Я не мог спать целую ночь, на другой день рано пришел на это место и, как бы вы думали, снова поймал того же окуня. На этот раз я вытащил его из воды, – и, можете вообразить, он опять ушел; только как он ушел, если бы вы знали! вздумал оставить левый глаз на крючке… а? как вам это покажется? Голы, долгие годы, прошли с тех пор; по никогда, никогда не забуду; агонии той минуты….

– Агонии, которую испытывал окунь?

– Окунь! вы думаете, что он испытывал агонию! Он наслаждался ею: а я…. нет! не найти слов выразить мое мучение… Я взглянул на окуневый глаз, а глаз этот смотрел на меня так лукаво, с такой злобной радостью, как будто он смеялся мне прямо в лицо. Ничего – сам себе думаю – я слышал, что нет лучше приманки для окуня, как окуневый глаз. Вот, знаете, я и насадил этот глаз на крючок и тихонько забросил удочку. Вода на этот раз была необыкновенно прозрачна; и через две минуты я увидел, как окунь начал подходить. Он приблизился к крючку: узнал свой глаз, замахал хвостом, сделал прыжок и как живой человек, уверяю вас, унес свой глаз, не коснувшись крючка. Я видел потом, как он остановился, вон подле той водяной лилии, переваривать свою добычу. Злобный демон! С тех пор семь раз в течение разнообразной и полной событиями жизни ловил я этого окуня, и семь раз этот окунь срывался.

– Не может быть, чтоб это был тот же самый окунь, заметил Леоцард, крайне изумленный. Окунь очень нежная рыба: проглотить крючок, лишиться глаза! да этого никакой окунь не перенесет, как бы он ни был велик.

– Да, это хоть кому так покажется сверхъестественным, сказал рыболов, с заметным страхом. – Но смею уверить вас, сэр, что это именно был один и тот же окунь, потому что во всей это речке не найдешь кроме его ни единого окуня! В течение многих лет, что я удил здесь, мне не попадалось другого окуня; и, кроме того, этого одинокого обитателя влажной стихии я узнаю с первого взгляда и помню его гораздо лучше, чем моего покойного родителя. Каждый раз, что я вытаскивал его из воды, его профиль всегда обращался ко мне, и я с ужасом усматривал, что у него был только один глаз! Этот окунь, в моих глазах, какой-то загадочный, демонский феномен! Он послужил гибелью моим видам на блестящую будущность. Мне предлагали прекрасное место в Ямайке, и я не мог отправиться туда, оставив этого окуня торжествовать. Впоследствии я бы мог получить назначение в Индию, но мне не хотелось, чтобы Океан разделял меня и этого окуня. Таким образом, я влачил дни мои в этой пагубной столице моего отечества. Раз в неделю, начиная с февраля и кончая ноябрем, я постоянно являлся сюда. Праведное небо! еслиб только мог я поймать этого окуня, то цель моего существования была бы достигнута.

Леонард с любопытством осматривал рыболова, в то время, как последний так печально заключил свою исповедь. Прекрасный оборот периодов расскащика вовсе не согласовался с его костюмом. Платье его было заметно поношено, а в некоторых местах проглядывали лохмотья, но лохмотья, ни сколько неунижающие достоинства оратора. Тонкие и несколько обращенные кверху углы губ обнаруживали в нем юмор; его руки хотя и не были совершенно чисты – впрочем, при его занятии, невозможно быть слишком взыскательным – все же можно было заключить, что они не знали черной работы. Его лицо было бледное и одутловатое, но кончик носа отличался краснотой. Казалось, что влажная стихия не так коротко была знакома ему, как его Далиле-окуню.