Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Полковник Помплей сидел за конторкой. На нем надет был синий сюртук, вычищенный до последней пылинки и застегнутый на все пуговицы; серенькие панталоны плотно обтягивали его ноги и внизу придерживались плоской цепочкой; эта выдумка избавила мистера Помплея от лишних расходов на штрипки, никто еще не видел полковника Помплея в шлафроке и туфлях. Он сам и его дом одинаково находились в порядке: во всякое время они готовы были встретить посетителей.

Полковник был небольшего роста, плотный мужчина, с заметным расположением к тучности, с весьма красным лицом, которое, по видимому, не только было выбрито, но даже налакировано. Он носил плотно остриженные волосы, исключая только переда, где они образовали то, что у парикмахеров называется перышком; но это перышко было совершенно как чугунное: до такой степени оно было жостко и упруго. Твердость и решительность резко обнаруживались на лице полковника. Черты лица его выражали задумчивость, как будто он постоянно размышлял о том, каким бы образом ему вернее свести концы с концами!

Таким образом, он сидел за книгой домашнего хозяйства; в руке держал он стальное перо и от времени до времени ставил на полях книги крестики или вопросительные знаки.

«Горничную мистрисс М'Катьчлей нужно посадить на рационы, сказал он, про себя.» – Боже праведный! сколько она одного чаю выпивает! вот и опять чай, и опять!»

В эту минуту кто-то скромно позвонил в прихожей.

«Слишком ранний посетитель! – подумал полковник – видно, опять пришли за какой нибудь пошлиной!»

В гостиную вошел опрятно одетый лакей.

– Какой-то джентльмен желает вас видеть, сэр, сказал он.

– Джентльмен? повторил полковник, взглянув на часы. – Уверен ли ты, что это действительно джентльмен?

Этот вопрос привел лакея в некоторое замешательство.

– Не могу сказать, сэр, что я совершенно уверен; но, судя по его разговору, он должен быть джентльмен. Он говорит, что приехал из Лондона собственно затем, чтоб повидаться с вами, сэр.

Около этого времени между полковником и одним из лондонских адвокатов происходила длинная и весьма интересная переписка касательно верного места для прибыльного обращения капиталов мистрисс Помплей. Вероятно, это тот самый адвокат…. да! это непременно должен быть он, тем более, что он недавно писал полковнику о желании переговорить с ним лично.

– Просить! сказал полковник: – и когда я позвоню, то подать сюда сандвичей и хересу.

– Сандвичей с ростбифом, сэр?

– С ветчиной.

Полковник отложил в сторону счетную книгу и вытер стальное перо.

Через минуту дверь отворилась, и лакей провозгласил:

– Мистер Дигби!

Лицо полковника изменилось; он пошатнулся назад.

Дверь затворилась. Мистер Дигби, достигнув середины комнаты, прислонился к большому письменному столу. Бедный воин казался еще болезненнее и ободраннее теперь в сравнении с тем временем, когда лорд л'Эстрендж почти насильно вручил ему свой бумажник. Несмотря на это, лакей обнаружил с своей стороны знание света, назвав его джентльменом: другого названия нельзя было применить к нему.

– Сэр, торжественным тоном начал полковник, после столь неожиданной встречи: – я не ожидал этого удовольствия.

Бедный посетитель окинул томным взором комнату и, с трудом переведя дух, опустился на стул. Полковник смотрел на него, как смотрит человек на бедного родственника, и застегнул сначала один панталонный карман, потом другой.

– Я полагал, что вы в Канаде, сказал наконец полковник.

Мистер Дигби собрался в это время на столько с духом, что мог говорить.

– Тамошний климат был убийствен для моей дочери, отвечал он кротко, и даже боязливо: – и вот уже несколько лет, как я воротился оттуда.

– Значит вы нашли довольно выгодное место в Англии, что решились оставить Канаду?

– Моя дочь не пережила бы там другой зимы…. так по крайней мере говорили доктора.

– Какой вздор! возразил полковник.

Мистер Дигби тяжело вздохнул.

– Я бы не явился к вам, полковник, еслиб знал, что вы примете меня за нищего.

Лицо полковника прояснилось.

– Весьма благородное чувство с вашей стороны.

– Я не явился бы, поверьте; я не беспокоил вас даже и тогда, когда находился в более затруднительных обстоятельствах. Но дело вот в чем, полковник, прибавил бедный родственник, с едва заметной улыбкой: – военные действия прекращаются и мирные переговоры приводятся уже к концу.

Полковник, по видимому, был тронут.

– Ради Бога, Дигби, зачем говорить об этом! мне это слишком не нравится. Вы моложе меня, и, право, ничего неможет быть неприятнее, как смотреть на вещи с такой мрачной стороны. Вы говорите, что существование ваше обеспечено; так по крайней мере я понимаю вас. Мне приятно слышать это; тем более, что в настоящее время я ничем не мог бы помочь вам: у меня так много расходов. Значит у вас, Дигби, идет все хорошо.