Эдвард Бульвер-Литтон - Мой роман, или Разнообразие английской жизни

Он приблизился на несколько шагов, но уже не с прежнею самоуверенностью, и, подслушав разговор племянника, чрезвычайно удивлялся дерзости мальчика. Мистрисс М'Катьчлей говорила о Шотландии и романах Вальтер-Скотта, о которых Леонард не знал ничего. Но он знал Бёрнса, и, говоря о Бёрнсе, он становился безыскуственно-красноречив. Бёрнс – поэт-поселянин: после этого как-же и не быть Леонарду красноречивым? Мистрисс М'Катьчлей восхищалась его свежестью и наивностью: все в нем далеко было даже от малейшего сходства с тем, что она слышала или видела до этого. Она увлекала его дальше и дальше, так что Леонард наконец начал декламировать. Одно выражение поэта показалось Ричарду не совсем приличным, и он не замедлил прицепиться к нему.

– Прекрасно! воскликнул мистер Эвенель. – Куда как учтиво говорить подобные вещи такой лэди, как высокопочтеннеинная мистрисс М'Катьчлей! Сударыня, вы извините его.

– Что вам угодно, сэр? сказала мистрисс М'Катьчлей, изумленная таким неожиданным обращением, и приподняла свой лорнет.

Леонард, приведенный в крайнее замешательство, встал и предложил стул Ричарду. Знаменитая лэди, не ожидая формальной рекомендации, догадалась, что перед ней сидел богатый дядя Леонарда.

– Какой пленительный поэт этот Бёрнс! сказала она, опустив лорнетку. – И как отрадно встретиться с таким пылким юношеским энтузиазмом! прибавила она, указывая веером на Леонарда, который быстро ретировался в средину толпы.

– Моего племянника нельзя назвать юношей: он еще зелен.

– Не говорите: зелен! заметила М'Катьчлей.

Ричард вспыхнул: он ужаснулся мысли, что выразился неприлично.

Лэди вывела его из этого положения.

– Скажите лучше: он еще неопытен, – но зато чистосердечен.

«Дьявольски умно», подумал Ричард, но рассудил за лучшее промолчать и поклониться.

– Молодые люди нынешнего века, продолжала мистрисс М'Катьчлей: – стараются показать из себя людей степенных, пожилых. Они не танцуют, не читают и не любят говорить; многие из них, не достигнув двадцати лет, начинают носить уже модные прически.

Ричард механически пропустил пальцы сквозь свои густые кудри, но еще продолжал безмолвствовать: он все еще не мог опомниться от неуместного эпитета зелен. Он не мог постигнуть, в чем именно заключалось неприличие этого выражения? Почему бы, кажется, не употребить слова: «зелен»?

– Ваш племянник прекрасный молодой человек, снова начала мистрисс М'Катьчлей.

Ричард что-то проворчал.

– И, кажется, с большими дарованиями. Как жаль, что еще до сих пор он не в университете? Куда вы думаете определить его, в Оксфорд или Кембридж?

– Я еще не думал об этом положительно: быть может, я еще и вовсе не пущу его в университет.

– Как это жаль! молодой человек, с такими блестящими ожиданиями! воскликнула мистрисс М'Катьчлей, кокетливо.

– Ожиданиями! повторил Ричард. – Разве он говорил вам что нибудь о своих ожиданиях?

– Он не говорил мне ни слова об этом, но ведь он племянник богатого мистера Эвенеля. А согласитесь сами, какое множество различных слухов носится о богатых людях! Это, мистер Эвенель, по-моему мнению, должная дань богатству и неизбежная участь богатых.

Заметно было, что эти слова как нельзя более были лестны для Ричарда.

– Говорят, продолжала мистрисс М'Катьчлей, поправляя кружевной шарф:– что мистер Эвенель решился провести всю свою жизнь в одиночестве.

Последние слова М'Катьчлей произнесла весьма протяжно.

– Говорят те, которые ничего не смыслят, сударыня! проболтал Ричард, отрывисто.

И вслед за тем, как будто устыдившись своего lapsus linguœ, он плотно сжал губы и окинул общество взглядом, горевшим негодованием.

Мистрисс М'Катьчлей из за веера делала над ним свои наблюдения. Ричард быстро повернулся к ней. Она скромно отвела свои взоры и прикрылась веером.

– Чудная красавица! сказал Ричард, сквозь зубы.

Веер затрепетал.

Спустя минут пять, вдова и холостяк до такой степени ознакомились друг с другом, что мистрисс Помплей, принужденная оставить на несколько минут свою подругу, чтобы встретить жену декана, возвратясь на диван, едва верила глазам своим.

Вот с этого-то вечера и произошла в характере Ричарда Эвенеля та удивительная перемена, о которой я упоминал. С этого вечера он поставил себе за правило, отправляясь к кому нибудь на бал, никогда не брать с собой Леонарда.

Спустя несколько дней после этого достопамятного soirée, полковник Помплей сидел один в своей гостиной, выходившей окнами в старинный сад, и совершенно углубился в домашние счеты. Надобно заметить, что полковник Помплей домашнее хозяйство не предоставлял попечению своей жены, – быть может, потому, что она была слишком величественна для этого занятия. Полковник Помплей собственным своим звучным голосом отдавал приказания, какую часть говядины готовить к обеду, и своей геройственной рукой выдавал съестные припасы. Отдавая полную справедливость полковнику, я должен присовокупить, хотя и рискую навлечь на себя негодование прекрасного пола, что в целом Скрюстоуне не находилось ни одного дома, так прекрасно устроенного во всех отношениях, как дом Помплея; никто так успешно, как полковник, не умел постигнуть трудной науки соединения экономии с пышностью. Годовой доход полковника Помплея простирался до семи-сот фунт. стер.; но едва ли кто умел так хорошо жить, получая три тысячи фунтов. Правда, большую разницу в рассчете составляло то обстоятельство, что Помплеи не имели детей. Все, что получали они, издерживали на себя. Они никогда не выходили из границ своего не слишком обширного состояния: они только-только что, как говорится, сводили концы с концами.