Коллектив авторов - Поэтический калейдоскоп XIX в.

А днем я печален, как смертник на плахе,
И девушки не посещают мой дом…

О, если вам быть доведется в Хунзахе,
Запискою ей сообщите о том.

Своим соперникам на зависть,
Обрел известность я кругом —
Не потому, что я красавец
Или слыву весельчаком.

А потому, что пел сердечно
Я о любви в своих стихах.
И больше всех меня, конечно,
Ценили девушки в горах.

Я был в аулах наивысших
И в Темир-Хан-Шуре бывал,
Красавиц сказочных на крышах
В нарядах ярких я видал.

Ох, остроклювые чувяки
И дорогие хабало,
Владелиц ваших помнит всякий,
Как вспомнишь – на душе тепло.

Но в Чохе больше, чем где-нибудь,
Красивых видел я невест,
Влюбился там я в дочь наиба
Еще в минувший свой приезд.

И вот, должно же так случиться,
Письмо Мирзоев мне вручил.
Повелевает в Чох явиться
Наиб Инкава Исмаил.

А с ним я был не просто дружен,
Но дружен близко, видит бог,
И, как наиба, я к тому же
Его ослушаться не мог.

К Али Амирову я сразу
Пошел, чтоб дал он мне совет,
Мол, должен этому приказу
Я подчиняться или нет?

Почтеннейший из ругуджинцев,
Он был в делах знаток большой,
На чей совет я положиться
Мог со спокойною душой.

Меня он мирно от поездки
Хотел отговорить сперва,
Потом вспылил, и стали резки
На этот счет его слова.

Прислушаться бы мне, но где там!
Все доводы отбросив прочь,
Я пренебрег его советом:
Наиба виделась мне дочь.

Я не испытывал тревоги,
Вооружился и верхом
Пустился в путь, но по дороге
К Хуршилову заехал в дом.

Три дня гуляли мы сначала,
Затем письмо мне дал кунак,
И на углах письма стояла
Печать наиба – важный знак.

Приехал в Чох – и прямо к другу,
Но только сел я на топчан,
Как слышу вдруг: на всю округу
Вблизи ударил барабан.

Зурна откликнулась, и в паре
Пошли вовсю они играть.
Явился тут знакомый парень
И стал на свадьбу приглашать.

«Я не пойду, не жди, мой милый», —
Сказал я, выйдя на балкон,
Но затащить почти что силой
Сумел меня на свадьбу он.

А там уже царит веселье,
На каждом праздничный наряд.
Мужчины пьют хмельное зелье,
И сласти девушки едят.

Гуляют шумно офицеры,
Пируют чохцы-молодцы,
И гордость их не знает меры.
Иль впрямь бессмертны гордецы.

Я встречен ими честь по чести
И обижаться не могу.
Сижу не на последнем месте
Я в их пирующем кругу.

И ту, в ком я души не чаю,
Немало удивившись, вдруг
На плоской крыше замечаю
В кругу судачащих подруг.

Она казалась куропаткой
Среди ворон. И вижу я,
Что знаки подает украдкой
Мне ненаглядная моя.

Но горцы устремили лица
Вдруг на меня. И отчего
Вино так часто стало литься
На дно стакана моего?

Раздались крики: «Спой что-либо…»
Мне песня принесла успех.
Что я воспел в ней дочь наиба,
Все догадались, как на грех!

Одни ушли, покинув праздник,
Другие пить могли три дня.
И офицеры с неприязнью
Теперь смотрели на меня.

Известно: гордецам из Чоха
Я ненавистен был всегда,
А тут и вовсе дело плохо —
Со всех сторон глядит вражда.

На сердце у меня тревожно —
Вокруг соперники одни.
И пить, и есть я осторожно
Стараюсь то же, что они.

Был самовар – урод проклятый —
На край стола поставлен тут.
Гляжу, тревогою объятый,
Мне чашку чая подают.

«Чтоб зазвенел твой голос чудно,
Мол, чашку чая выпей, друг».
Я выпил. Петь мне стало трудно,
И бубен вылетел из рук.

Но подхватил его я снова,
Запел, не свесив головы.
Мол, нарвались не на такого,
Пал духом, думали? Увы!

И, выразив им уваженье,
Папаху сняв, я вышел прочь.
Мне вскоре на краю селенья
Наиба повстречалась дочь.

Она стоит и плачет горько.
И я, не чая в ней души,
Спросил: «О ясная, как зорька.
Кто умер у тебя, скажи?

Зачем, когда пируют люди,
Покинула, в слезах, гнездо?»
– «Печальней дня уже не будет,
Мне отвечала Меседо. —

В питье твоем была отрава,
Не понял знаков ты моих.
Без жениха осталась пава,
Покинул милую жених.